Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор (1953)

— Пантюша, зачем ты надо мной смеёшься! — воскликнул Миша. — Ты думаешь, я не здешний, так уж всякой сказке поверю? У нас на севере не слыхано, чтобы людей продавали.

— Глупы вы ещё, хоть и барские племянники! Как у вас на севере, не знаю, а по всей России людьми торгуют. Да чего там? Вот я вам, несмышлёнышу, «вы» говорю, а вы мне, старику, «ты», потому что я раб... И шли бы вы лучше отсюда, а то мне за вас ещё нагоняй будет!

Миша огорчился, что Пантюша с ним неласков, и пошёл прощаться к студенту Абрамову. Тот, как всегда, был занят — чертил географическую карту. Миша присел около него, вздохнул и сказал:

— А меня завтра в гимназию отдадут.

— Что ж! — сказал Абрамов. — Без этого нельзя. Учиться надо. Я там тоже немало горя хлебнул.

— А что, там очень плохо? — обеспокоившись, спросил Миша.

— В наше время очень плохо было, — ответил Абрамов. — Теперь, конечно, легче стало, с тех пор как Михайло Васильевич сам обо всём заботится. А раньше ужас было! Помещения не было. Учились на частных квартирах. Холод был такой, что учителя ходили по классу в шубах и руками по рукавам били, будто извозчики в мороз. А ученики сидят на скамейках и так бывало окоченеют, что от холода по всему телу нарывы пойдут. Поверишь ли, квашня с тестом на кухне замерзала! Окна тряпицами и рогожами завешивали. А били нас как! Учителя палками дрались. Меня один раз так избили, что я неделю без памяти лежал. — И Абрамов так расстроился от этих воспоминаний, что даже перестал чертить, а сел, подперев голову обеими руками.

Миша сам очень огорчился и, чтобы отвлечься от печальных мыслей, спросил:

— А что вы рисуете?

— А вот на карте намечаю кораблям путь, который Михайло Васильевич предлагает: северный проход в океан мимо берегов Сибири.

— Как же этим путём поедут? — спросил Миша. — Ведь там стужа и льды.

— Они менее опасны, чем иссушающие жары южных морей, от которых пища и вода портятся, а люди заболевают. Наши моряки к морозам привыкли, а другого пути у нас нет. Михайло Васильевич очень этим путём занялся, за тем и в Адмиралтейство ездит. Экспедицию помогает готовить. Я для этого карту черчу. В оптической мастерской разные подзорные трубы делают. Ты, небось, видал?

— Нет, ещё не успел, — сказал Миша. — Может, сегодня успею. А зачем этот путь вообще нужен?

— Государство богатеет от торговли с отдалёнными странами. Есть мелкие государства, много меньше Российского, а они распростёрли свои силы во все концы земного шара. А у нас выход к одному лишь океану — Северному.

— Ну, я пойду! — сказал Миша. — Я ещё не со всеми простился. — И направился в лабораторию.

Лаборант что-то толок в ступке. Пестик звенел, будто вприсядку плясал, и от стука вся посуда на полках подскакивала и позванивала. Миша подождал, пока стало потише, и сказал:

— А меня завтра в гимназию отдают.

— Очень хорошо! — ответил лаборант. — Оттуда тебе все дороги открыты — и в лекари, и в аптекари, и в механики, и в горные инженеры, и даже в профессора. Вот меня Михайло Васильевич из гимназии к себе взял.

— А вас там больно били? — робко спросил Миша.

— Без этого не бывает! — ответил лаборант. — И ничего тут страшного нет. За битого двух небитых дают.

Миша вздохнул, и ему расхотелось говорить о гимназии.

— А что это у вас в тигельке плавится?

— Это сплав для зеркал, а зеркала — для подзорных труб. Видал в оптической мастерской трубы делают?

— Не видал. Пойти, что ли, посмотреть? — ответил Миша и пошёл в оптическую мастерскую.

Оптический мастер Игнат Петров был крестьянский парень из Усть-Рудицы, и Миша уже раза два успел побеседовать с ним о деревне. Войдя в мастерскую, Миша поздоровался и невесёлым голосом сообщил:

— А меня завтра в гимназию отдают.

— Вот счастливец! — сказал Игнат, и глаза у него заблестели. — Мне бы так!

— Там холодно и голодно, — сказал Миша. — И больно дерутся.

— Я бы за науки всё претерпел! — воскликнул Игнат. — Но меня не возьмут. Я крепостной, холоп — таких не берут учиться. Вот сейчас я мастер и любимое дело делаю, а случись что, и меня опять в деревню, к сохе. А будь я свободный человек, я бы в гимназии тоже учился и потом мог бы в самой академии инструментальным мастером работать. Счастливец вы, Мишенька!

Но Миша не очень был уверен в своём счастье.

— Не огорчайтесь, Мишенька, — заговорил Игнат. — А как же Михайло Васильевич? Ведь он, когда учился, тоже и голод и холод терпел, а теперь он знаменитый учёный, и, может, во всём мире ему равного нет. Да, он вас полюбил и не стал бы отдавать в гимназию, если бы там плохо было.