Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор (1953)

И действительно, тут были камни гладкие, белые и сквозные, словно стекло. Были совсем чёрные и чёрные с белыми искрами, пятнами, стружками. Всякие пёстрые и одноцветные. Красные, жёлтые, синие, вишнёвые. Тут были такие крепкие, что, наверно, нелегко было их расколоть, и такие хрупкие, что стоит к ним притронуться — и они рассыплются песком. Были камни слоистые, разделяющиеся на пластинки, и ноздреватые, будто размытые дождями. Были камни, похожие на раковину, на ежа, на рыбью кость...

— Но это уже не камни, а окаменелости, — сказал Абрамов.

— Да когда же Михайло Васильевич собрал их? — удивлялся Миша. — Ведь у него совсем времени нет!

— Он их и не собирал. Он написал на различные заводы, что очень хотел бы получить пески, глины и камешки небольшие, и если встретятся части животных и растений, превратившиеся в камень или в самые руды, то их тоже присылали бы, и что это нужно для пользы науки. И теперь заводские люди собирают и шлют образцы. А Михайло Васильевич составил книгу «Практическое руководство». Он уже послал её на заводы. В этой книге он пишет о металлах и минералах, о рудных местах и приисках и как находить новые жилы.

— А как находить новые жилы? — спросил Миша.

— По окраске и вкусу воды в ручьях, текущих с гор. По цвету земли. По тому, что на горах, в которых руды родятся, деревья растут низкие, кривоватые, суковатые, с бледной листвой. И по этому руководству уже открывают новые месторождения... Ну, всё посмотрел? — И Абрамов запер шкаф.

— А откуда вы столько знаете? — спросил Миша. — Вас в гимназии научили?

— И в гимназии и в университете, а больше всего я научился от самого Михайла Васильевича.

— Я тоже скоро в гимназии буду, — сказал Миша. — Михайло Васильевич обещался на той неделе отдать меня в гимназию. Ещё три дня осталось.

— Очень хорошо, — ответил Абрамов и опять сел за свой стол.

А Миша устроился на диване и читал до самого обеда.

Наконец-то портной принёс новый кафтан! Миша надел его и посмотрелся в зеркало. А Матрёша и Леночка начали над ним подшучивать.

— Настоящий ты медвежонок, Мишенька! — сказала Матрёша. — Ходишь, ноги прямо ставишь и стучишь громко. А у нас, по-городскому, ступают легко и носки вывёртывают. Вот так. Ну-ка, ещё раз!

И обе заливались смехом.

— А кланяешься, будто тебя стукнули. Надо вот так: плавно, руку вперёд протянуть и будто проводишь черту по полу этой рукой.

Миша поклонился, а Леночка засмеялась так громко, что он обиделся и ушёл.

В своём новом кафтане Миша показался Илье Абрамову, сходил в лабораторию, в мастерскую и даже на конюшню, к кучеру Пантюше, с которым успел подружиться. И все его очень хвалили и говорили, что теперь в Матигорах его не узнают.

Когда Миша вернулся в дом, то встретился в коридоре с маленьким старичком в тёмном суконном кафтане. Старичок держал подмышкой свою шляпу и небольшой пакет, завёрнутый в цветной платок. Увидев Мишу, он поклонился. Миша смутился, так как не привык, чтобы ему кланялись первому, и постарался выразить своё почтение — расшаркался так, как его только что обучали.

Тут старичок, чуть заметно усмехнувшись, спросил, дома ли Михайло Васильевич. Миша ответил, что нет, но обещался скоро быть, и повёл его в кабинет подождать. Но, видно, старичок уже бывал в доме и знал порядки лучше Миши и прямо прошёл мимо кабинета, в комнату студента Абрамова. Абрамов ушёл в университет на лекцию, и комната была пустая.

Здесь старичок сел на край стула, поближе к дверям, бережно приподняв полы кафтана, и положил пакет и шляпу под стул. Миша сел против него, подпёр лицо ладонями. Старичок посмотрел на него внимательно и спросил:

— А позвольте узнать, кем вы приходитесь Михайлу Васильевичу?

Миша назвал себя и объяснил, что приехал в Петербург учиться.

— Счастлив, кто в отроческих годах прикоснулся к науке, — задумчиво сказал старичок.

— А вас маленького не учили?

— Учили колотушками по загривку.

— Колотушками? — И Миша недоверчиво засмеялся. — Какое же это ученье?

— Обыкновенное. Где нищета, где темнота, там и побои. В народе даже выражение есть «учить» вместо «бить». Вы, конечно, племянники знатной особы и родители у вас состоятельные — вам мои слова за шуточку кажутся. А я от этих шуточек до сих пор не опомнюсь.

Старичок достал из кармана платок и табакерку, щёлкнул по крышке, открыл её и, достав щепотку табаку, задумчиво поглядел, но нюхать не стал, а заговорил:

— Отец мой работал на пороховом заводе. И, подросши, я на его место вступил. Грамоте я не знал. Вокруг меня люди такие же были все тёмные, книги в глаза никогда не видели. Неделю они проводили в тяжёлых трудах, а в праздники гуляли и дрались. Эта жизнь мне казалась незавидной, и я стал искать путей, как бы научиться лучшему. Поговорка есть такая: «Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше».