Ирина Дегтярева - Цветущий репейник

Когда Лёвка вышел в коридор, где нервничала на кушетке мама, он увидел рядом с ней Ван Ваныча.

Тренер сидел, низко опустив лысоватую голову, опершись локтями о колени и теребя свою кепочку. Он вскочил, увидев бывшего подопечного, а наткнувшись на его удивлённый и настороженный взгляд, засмущался:

— Мама твоя позвонила, сказала, что у тебя с ногой неладно. И я вот… — Ван Ваныч чувствовал себя виноватым, особенно перед родителями.

— Ван Ваныч, не оправдывайтесь, — устало поморщился парень. — Мама знает, что я всё сам тогда решил.

Мать пошла к доктору за рекомендациями. А бледный и унылый Лёвка прислонился к стене. Ван Ваныч встал рядом.

— Ты как? — тихо спросил он.

Лёва долго молчал, покусывая губы.

— Плохо, — наконец сдавленно ответил он, уставившись в пол. Медленно повернулся и, хромая, пошёл по коридору к выходу.

Круглая жестяная коробка из-под печенья. На ней были нарисованы заснеженные домики в предгорьях Альп, новогодняя ёлка и Дед Мороз, вернее, Санта-Клаус в санях, запряжённых оленями. В этой коробке хранились лекарства. Но на обычном месте в шкафу Лёвка её не нашел.

Он замер у открытого шкафа, и взгляд у него стал опустошённым, загнанным. Лёвка усмехнулся.

«Улыбчивый доктор оказался не дурак, — со злой безнадёжностью подумал он и захлопнул шкаф. — Успел шепнуть маме, что от меня лучше подальше убрать пилюли. Убрала! Не доверяет… И правильно. Только не поможет. А пилюли и правда ерунда. Надо же знать, что пить. А то выпьешь слабительное…» — Лёвка снова невесело усмехнулся. Нога ныла. Мышцы требовали прежних нагрузок, они невыносимо болели от бездействия. В голове засело только одно: «Не смогу бегать, не смогу, не смогу». Эта мысль заводила его в чёрный угол уныния. И выхода из угла невозможно было увидеть.

Лёвка перестал делать уроки и не ходил больше в школу. Он почти всё время лежал, устроив изуродованную ногу на подушках, и смотрел в потолок, неотрывно, как будто вчитывался в таинственные письмена.

Пока ему кололи антибиотики, родители даже и не думали отправить его в школу. Но уколы уже перестали делать, а Лёвка всё так же лежал на кровати и всё так же смотрел в потолок. Через три дня такого лежания отец не выдержал. Зашёл к Лёвке в комнату, сел в кресло у окна, провёл рукой по медалям, висевшим на стене. Они тонко звякнули. Сын поморщился.

— Лёв, нога болит? Ведь уже не так сильно? Завтра ещё можешь полежать. А послезавтра пора в школу. Что молчишь?

— Я не пойду, — Лёвка продолжал глядеть в потолок.

— Что значит «не пойду»? — отец встал, прошёлся по комнате. — Что ещё за новости? Тебе теперь как раз надо на учёбу налечь. Ты ведь знаешь, мы с мамой никогда не были против твоих занятий спортом. Наоборот, покупали тебе дорогие… Как их? — отец щёлкнул пальцами. — Шиповки. Спортивную одежду. Мы гордились всеми твоими победами. Но случилось то, что случилось, — отец развёл руками. — И это не конец жизни. Нога у тебя на месте. Слава богу. Ходить и даже бегать сможешь. Ну не будешь профессиональным спортсменом, ну и что? Мне всегда казалось, что это не профессия. Не на всю жизнь. Будешь бизнесменом, как мы с мамой, — отец улыбнулся. — Разве плохо? А не захочешь… Ну станешь кем хочешь. Что же ты молчишь? Ты на меня обиделся?

Лёвка созерцал потолок. А в голове было только одно: «Не буду бегать. Не смогу, не смогу».

Отец пожал плечами и вышел из комнаты. Лёвка услышал, как он говорит матери:

— Ничего. Это пройдёт. Конечно, шок. Столько лет тренировок, нагрузок, усталости, соревнований — и всё коту под хвост. А школа… Через неделю каникулы. За лето всё уляжется, привыкнет. Съездим отдохнуть с ним на море.

Мать что-то негромко сказала.

— Ну разумеется, после операции, — согласился отец. — Вытащат же когда-нибудь эти железки из ноги?.. Что?.. Ещё полгода? Или даже год?… Нет, ну я понимаю.

— Зато я ничего не понимаю, — прошептал Лёвка и провалился в горячий сон.

И в который раз видел беговую дорожку, эту проклятую и благословенную. Она всегда приводила к финишу и только однажды подвела его. Она выматывала, рвала душу, нервы и лёгкие, дарила счастье и боль.

Лёвка рвался к ней, бежал, летел, барьеры оставались далеко позади. Но финиш не приближался, он был недосягаем… Лёвка проснулся с криком боли и ужаса. Он теперь просыпался так. Отмахнулся от сиделки, которая уже подскочила, готовая сделать обезболивающий укол.