Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсучок

Значит, оставалась нора под высокими светлыми буками на южном берегу Цансенского озера, где теперь в одиночестве обитал Фридолин. К ней-то и стал присматриваться Изолайн. Разумеется, о том, чтобы овладеть столь желанной квартирой силою, не могло быть и речи — исхудавший лис был чересчур слаб. Он, шпионя, уже не раз видел, как нежился на солнышке упитанный и клыкастый барсук. Но это не отпугнуло Изолайна: с тех пор как он покинул Меховский лес, он стал уверенней в себе; здесь, в Буковом лесу, счастье должно ему улыбнуться, и он непременно добудет себе хорошую нору. Изолайн даже решил, что барсук охотно примет его к себе в жильцы, хотя первая попытка подъехать к Фридолину потерпела неудачу.

Когда в яркий летний полдень барсук, тихо похрюкивая от удовольствия, грел на солнышке своё брюшко, Изолайн, волоча от подобострастия тощее пузо чуть не по самой земле, подобрался к нему и улёгся рядышком. Так они и лежали некоторое время: один на спине, другой на животе, один — сонный от сытости, другой — притаившись, с хитро поблёскивавшими глазками.

Фридолин, потревоженный столь необычным образом среди самых сладких сновидений, от неожиданности так и застыл. Лишь время от времени он осторожно косился в сторону нежданного гостя. Ни разу в жизни не видел он лисы, и эта показалась ему чем-то похожим на ненавистных собак. К тому же от неё ужасно пахло, а для чувствительного барсучьего носа подобная вонь была просто невыносима.

Вообще-то Фридолин отнюдь не отличался прыткостью, но вонь заставила даже этого тугодума соображать побыстрей. Он решительно повернулся и хватанул Изолайна зубами. Взвизгнув, лис вскочил и приударил в кусты. Фридолин же, разгневанный столь наглым нарушением своего одиночества, удалился в нору, где всегда царил приятный мрак, и в полудремоте стал размышлять о несправедливости такого мироустройства, когда даже самый добропорядочный барсук лишён возможности мирно погреть своё брюшко на солнышке.

Целых два дня выжидал Изолайн, прежде чем вновь решиться подойти к зубастому отшельнику. Но на этот раз он поступил хитрей. Смиренно расположившись на почтительном расстоянии от барсука, прямо в пыли, он притащил в зубах подарок — большого ужа, не проглотить которого стоило немалых усилий: от голода у Изолайна урчало в животе.

Фридолин покосился раз, покосился два… Жирный, почти в метр длиной у́ж — недурной обед!

Тем временем Изолайн, прижимаясь животом к земле и всем своим видом выражая почтительность и смирение, подбирался всё ближе и ближе к барсуку и под конец выплюнул ужа прямо ворчуну под нос. Фридолин не заставил себя просить и тут же уплёл поднесённый ему дар. А Изолайн, сидя на задних лапах, добродушно поводя правилом то вправо, то влево, жадными от голода глазами следил за тем, как уж исчезал в пасти барсука. От зависти у лисёнка слюни капали.

Однако когда Изолайн, после того как барсук закончил трапезу, попытался покорно-ласково придвинуться к своему нахлебнику, тот опять щёлкнул зубами. Лис от страха подскочил сразу на всех четырёх лапах и пустился наутёк. А Фридолин снова побрёл в нору, думая только об одном: неужели эти бесконечные тревоги так никогда и не кончатся?

Ни услужливая покорность, ни поднесённый дар ничуть не тронули ворчливого отшельника, и кто угодно тут потерял бы всякую надежду, но только не лиса! Лиса всегда остаётся лисой, даже если её и выкармливали из бутылочки в доме лесничего. И Изолайн после всех неудач вспомнил об одном своём качестве, куда более характерном для него, нежели покорность и смирение, а именно — о наглости.

Ночью, спрятавшись за стволом толстого бука, он дождался, когда барсук выполз из норы и отправился на охоту. Но Изолайну пришлось ещё довольно долго ждать, покуда этот увалень на четырёх лапах не отошел подальше от своего жилья. Видя, как толстяк неловко переворачивает каждый камешек, каждую гнилушку, Изолайн чуть не прыснул со смеху. За то время, какое понадобилось Фридолину, чтобы отойти на сто метров от норы, быстроногий Изолайн успел бы обежать весь Буковый лес.

Но как только Фридолин скрылся из виду, Изолайн юркнул в нору. О, она оказалась устроена ещё лучше, чем он ожидал! Сколько ходов, сколько отнорков, отдушин, а спальня, выстланная сухим камышом, травой и мхом, была просто восхитительна! Но одно лисёнка никак не устраивало в этом прекрасном жилище — в нём ничем не пахло, чистый воздух, и только, да и вообще повсюду было до неприличия чисто!