Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север

Стою!

Тяну руку!

Загребаю двумя!

Подмигиваю мизинцем!

Даже завлекательно щерюсь, как египтянка, танцующая танец живота. А Шубби, мой дружок, что он скажет, если я сдамся, после того как здесь два битых часа отдежурил! Он же хихикать может, как филин. Я ему еще открытку в спортлагерь обещал прислать из Варнемюнде.

Что это? Вроде, меня кто-то за плечо тронул? Прижимаю подбородок к груди, прикрываюсь левой, правой сейчас ударю прямой. Оказывается, какой-то долговязый тип, тощий-претощий, с жиденькой бороденкой — черные как сажа волосенки торчат.

— Ты чего? — говорю, а сам размышляю: не ударить ли его левой по солнечному сплетению — местечко чувствительное.

— А тебе чего? — отвечает он, покачивая головой. — Здесь-то го…

— Не выражаться! — обрываю я и делаю такое лицо, как будто я тут только минуту-две, не больше, жду.

— …го…раздо хуже, чем я думал, — заканчивает он и предлагает жвачку.

— Спасибо, не жую по идеологическим соображениям.

Долговязый кивает сочувственно. На его месте я бы мне давно по уху съездил.

— С таким багажом?! — Он показывает на мешок Петера. — Далеко собрался?

— В Росток. Мешок не мой — брата. Обещал переправить. Книги. Не меньше центнера тянет.

Мимо проносятся машины — большие, маленькие, новые, старые, и черные, и желтые… всякие. Показываю на них и говорю:

— В социалистической стране живем… а ведь ни один не остановится…

Долговязый бросил видавшую виды сумку на землю, поскребывает свою бороденку — может, думает, так скорее вырастет. И важно так говорит:

— Ты, пожалуй, не совсем прав. Но, с другой стороны, может быть, и прав. Если при социализме будет больше автомобилей, то вероятность того, что кто-нибудь тебя захватит, тоже значительно возрастет. Получается, что в принципе ты прав. Но раз уж речь зашла о принципах, то мы с тобой найдем и общую платформу. Ты за мир или как?

«Внимание, Густав! — поступает сигнал из большого полушария головного мозга. — Он посадит тебя в лужу. Валяет дурака. Разыгрывает. Смеется над тобой».

Но Густав не успевает среагировать.

— За мир. И вон тот. И вот этот, и тот, и тот… — Длинный показывает на вереницу голосующих перед нами. — Всех можешь спросить, и господ империалистов в том числе. Вообще-то все за мир. Но что именно каждый подразумевает под этим? Как только дело доходит до частностей, картина резко меняется. «В каждом частном случае сам черт сидит», — сказал товарищ X.

— Вы что, учителем работаете? — срывается у меня с языка.

Долговязый смеется в ответ:

— Нет, я студент. Третий семестр. Изучаю филерфобию [2] Слово, придуманное Б. Брехтом и употреблявшееся им в насмешку. , если это тебе о чем-нибудь говорит.

Я солидно киваю. Так, на всякий случай, конечно. А он, ухмыльнувшись, опять качает головой.

— Социализм тут ни при чем. В этом частном случае — в том, что нам с тобой тут ждать приходится.

«Нам с тобой» ведь сказал. Считаю, что это его характеризует с положительной стороны.

— Но отчасти ты прав. Взгляни, сколько машин едет с одним или двумя седоками, почти пустых. В этом ты, стало быть, усматриваешь мещанство. Возможно, они опасаются, как бы не пострадало их драгоценное имущество, боятся наших скромных задниц.

На мне и на нем здорово потертые джинсы.

Снова он трогает меня за плечо. На этот раз я не готовлюсь нанести ему молниеносный ответный удар.

— К сожалению… да, к сожалению, — говорит он, — мне не в Росток. А жаль! Мой путь лежит в Темплин, а это совсем в другом направлении. И еду я немедленно.

Тоже мне: «Еду немедленно»! Задается!..

— Не веришь? — спрашивает Длинный, будто угадав мои мысли.

Может, эта… как ее… «филерфобия» — какая-нибудь магия по угадыванию чужих мыслей?

А он продолжает, будто и эту мою мысль он прочел:

— Понимаешь, я этот способ передвижения разобрал с научной точки зрения. Вариант первый: хорошенькая сестра у тебя есть?

— У меня лично нет, — отвечаю я. — У Пепи из нашего класса есть. В десятом учится. Воображает, будто она красивей всех. Уже со всеми мальчишками из класса целовалась.

Длинный на это никак не реагирует.

— Вариант второй: подруга у тебя есть?

— Бр-р! — И я трясусь, будто мне сунули жабу за шиворот.

Поскребывая свои жиденькие волосики на подбородке, Длинный, хихикнув, говорит:

— В данном случае, даже если, по выражению Эммануила Германа Канта, исходить из принципа, мы расходимся, хотя оба и стоим за мир. Я, во всяком случае, не говорю сразу «нет», когда речь заходит о подруге. Впрочем, в настоящий момент и у меня ее нет. Итак, оба эти варианта для нас отпадают.