Ниссон Зелеранский: Мишка, Серёга и я

— Хочешь, чтобы тебя на плакате нарисовали? — спросил я.

В ответ Мишка показал мне кулак:

— Во, если растреплешься!

Никто не должен был замечать, как он закаляет свою волю! Я понимал его. Если бы я переделывал характер, я бы тоже это скрывал.

Внешне Мишка с Серёгой были противоположностью друг другу.

Сережка пронзительно рыж. Даже брови и ресницы у него красные, а лицо конопатое. Он ходит растрепанный, и на его школьной гимнастерке всегда красуются чернильные пятна, совсем свежие и уже успевшие побледнеть. Кроме того, Серёга носит сапоги.

Мишка, в отличие от Серёги, и зимой выглядит загорелым. Он первый из нас троих завел «взрослую» прическу. Парикмахер уложил его жесткие черные волосы на пробор. Теперь Мишка каждую удобную минуту проверяет, в порядке ли его прическа.

Впрочем, у Мишки Сперанского и Серёги Иванова есть и кое-что общее. Оба они считают своим долгом меня воспитывать. Мне иногда кажется, что именно это их и связывает. Стоит им прийти ко мне вдвоем, как у меня сразу портится настроение. У них есть привычка ни с того ни с сего заводить со мной разговор о моих недостатках. Им словно доставляет удовольствие видеть, как я начинаю дуться.

Вот и сейчас, заметив Мишку возле меня, Серёга подсел к нам. Подмигнув Мишке, он потыкал пальцем в мое колено.

— Ух ты! — сказал он сочувственно. — Законно распухло. Как подушка.

— Он просто трус! — сердито проговорил Мишка.

— Ну да? — не поверил Серёга. — Гарик, ты и вправду трус?

— Оставь его, — брезгливо сказал Мишка. — Он сейчас заплачет!

Потихоньку переговариваясь, они пошли к брусьям, возле которых собрался класс. Урок продолжался. Обо мне как будто забыли. Я по-прежнему сидел на скамейке, потирал свою коленку, обтянутую сатиновой штаниной. Сатин был черный и блестящий.

(Интересно, бывают ли трусами ученые, артисты или художники? По-моему, человек, у которого от природы богатое воображение, не может быть храбрым. Потому что он невольно видит опасность со всеми ее подробностями и последствиями.

Подбегая к «козлу», я тоже подробно представляю себе все, что меня ждет. Я вижу растопыренные деревянные ножки, заранее ощущаю под руками полукруглую твердость скользкого дерматина. С разбегу я напарываюсь на нее животом. В глазах у меня темнеет, я падаю, теряю сознание. В неожиданно наступившей тишине кто-то испуганно ахает, кто-то, хлопнув дверью, бежит за врачом.

Такие случаи называются ЧП — чрезвычайное происшествие.)

Пока я об этом размышлял, учительница физкультуры, установив очередь к брусьям, подошла ко мне. Лицо у нее было смущенное.

— Ты на меня обиделся? — спросила она, оглянувшись на ребят и понизив голос. — Я ведь пошутила. Неудачно, да?

— Почему? — отозвался я громко. — Для преподавателя физкультуры это было не так уж плоско.

Услышав мои слова, ребята стали переглядываться и хихикать.

— А ты злой, — медленно сказала учительница. Она постояла, словно не зная, что со мной делать. Потом добавила: — Что ж, раз нога болит, иди в класс.

— Хорошо, — сказал я и заковылял к выходу.

Длинный, пересекавший все здание коридор от множества широких окон был похож на веранду. На полу просыхали зигзагообразные следы от швабры. Было прохладно и гулко.

Сразу перестав хромать, я направился к лестнице. Мне не хотелось попасться на глаза кому-нибудь из педагогов, и я старался ступать как можно осторожнее. Но когда я поравнялся с учительской, оттуда все-таки выглянул какой-то человек и строго спросил:

— Ты почему гуляешь? Какой у вас урок?

Я уже хотел было ответить, что меня отпустили, но вдруг узнал этого человека. И вызывающе промолчал.

Впервые мы встретились с ним неделю назад. Он пришел к нам на урок физики. Это был совсем молодой, вроде нашего старшего пионервожатого, парень, среднего роста, с тяжелым подбородком. Под модным спортивным пиджаком не сразу угадывалось, как парень широк в плечах. За этот пиджак с разрезом сзади мы тут же прозвали его стилягой. Мы подумали, что стиляга просто практикант. К нам часто приходили на практику будущие педагоги.

Физику у нас вел директор. Стиляга устроился на задней парте и промолчал весь урок.

На перемене, когда мы стояли у окна и спорили, кто выиграет шахматный матч: гроссмейстер или счетная машина, стиляга подошел к нам. Он немного послушал и вмешался.

— По-моему, счетная машина, — сказал он.

Мы замолчали. Нам не нравилось, когда посторонние взрослые вмешивались в наши дела.