Анна Никольская: Порожек

С папой мы видимся редко, даже реже, чем с мамой. По традиции завтракаем мы вместе. У папы на завтрак бутерброд и «Российка», у меня — лунный грунт. С работы он возвращается, когда я уже в постели. Папа заглядывает в мою комнату, прорезая её лучиком света из прихожей, и, стараясь не шуметь, на цыпочках подходит к кровати. Он присаживается на корточки и целует меня в лоб. Папа уверен, что я давно сплю.

Но засыпаю я лишь тогда, когда за папой исчезает лучик света.

Мы редко собираемся дома все вместе. Настолько редко, что я не помню, когда такое случалось в последний раз. И завтраки тут не в счёт. По субботам мама уезжает заниматься английским с близнецами Авдием и Гордеем Незнаменко. Близнецы живут за городом, в особняке колониального стиля, и за мамой присылают большую машину. Каждый раз перед выходом мама просит меня не забыть сфотографировать фламинго, потому что это её любимая птица. Мама думает, что мы с папой поедем в зоопарк. Но всякий раз у папы на работе случается аврал или у кого-нибудь из папиных друзей летит «винт». Папа безотказный, и зоопарк переносится на следующую субботу.

По воскресеньям папа ходит в качалку, а маму навещает тётя Оля. Но сегодня необычное воскресенье: все дома, а тётю Олю положили в больницу с придатками. С утра мы договорились с мамой испечь шарлотку, но потом она передумала и сказала, что будем генералить. Папа сразу засобирался в качалку, но не тут-то было. Мама, с механической шваброй наперевес, преградила ему путь к отступлению.

— Доставай стремянку, надо лампочку поменять. Заодно плафоны протрём — мухи всё засидели. Ребёнок скоро ослепнет!

— Типун тебе на язык, — вздыхает папа и лезет в кладовку. Он тут же спотыкается о новый бесшумный пылесос, а на голову ему валится коробка от пылесоса.

— Осторожно! — кричит мама. — Пальто не порви! — отодвинув папу в сторону, она хватает с вешалки пальто и пристрастно его осматривает. — Ну вот, полюбуйся, Лидочек, опять моль попортила! — говорит мама жалобно.

Я любуюсь изо всех сил, но ничего такого не замечаю. Тогда мама выворачивает наружу карман и с гордостью демонстрирует нам с папой дыру, засунув в неё растопыренные пальцы.

— Я тебя сколько раз просила, чтобы «Молемор» купил?

— Было бы из-за чего переживать, — примирительно улыбается папа. Он чувствует за собой вину. — Зашьёшь, и всего-то делов!

— Рот тебе надо зашить. «Делов»! — передразнивает мама. По образованию она филолог.

Папа молча достаёт из недр кладовки стремянку и торжественно несёт её ко мне в комнату. Мы с мамой идём следом. Вернее, это мама идёт, а я еду в коляске и, как водится, застреваю у порожка. Мама бросает на папу испепеляющий взгляд и поджимает губы:

— Видишь, Лидочек, какой у нас папа заботливый! Мы его просим-просим, просим-просим: убери, Мишук, порожек! Сделай милость, Христа ради. Так нет, Мишук лучше к соседу пойдёт компьютер починит, чем родной дочери поможет. А дочери порожек этот всё равно что индейцу Большой Каньон в Аризоне. Ну, ничего! Мы с тобой сами сильные, правда? Вот сейчас мама на кухню сходит за пилой и выпилит этот порожек к чёртовой матери!

Мама и вправду идёт на кухню, возвращается с небольшого размера пилой и демонстративно засучивает рукава.

— Не выдумывай, — говорит папа. — Тут надо всю коробку переделывать, к специалисту обращаться.

— А ты о чём думал вместе со специалистом своим, когда двери устанавливали?

— Подожди, я сейчас позвоню им, — суетится папа.

— Куда? Воскресенье сегодня — кончились специалисты. Плафоны лучше снимай.

Папа покорно выкручивает из люстры плафоны, передаёт маме, мама протирает их мокрой тряпочкой с крахмалом, а следом я — уже сухой. Получается конвейер, как у мамы на заводе. И от этого конвейера, а точнее, от того, что мы все вместе, как в рекламном ролике про печенье, мне становится ужасно весело, и я говорю:

— Мам, пап, ну не ссорьтесь! А к порожку я уже привыкла. Я об него мускулатуру рук тренирую, нам на ЛФК показывали.

— Правильно, Лидочек, — одобряет папа. — Что не убивает, то делает нас сильнее.

Тут мама выходит из комнаты, и я слышу, как в ванной начинает шуметь вода. Но скоро мама возвращается, и мы все вместе, дружно снимаем с карниза шторы. Точнее, это папа снимает, а мы с мамой командуем. Глаза у мамы при этом почему-то красные, наверное, от пыли.

— Надо будет как-нибудь книги перебрать, — говорит она, осматривая мой шкаф. — Солженицына с «Дружбой народов» к Ольге на дачу отвезём.