Самуил Полетаев - Алики-малики

Однажды, оставив Эльку в долине, Орко взобрался на вершину скалы. Сверху он увидел разбросанные домики аила, и что-то до тоски знакомое пахнуло на него. Кучки овец по склону, всадник на коне, а дальше ряды пирамидальных тополей, низкие домики с просторными дворами и крохотные точки людей. Это был его аил. Люди — те, у которых Орко родился, вырос, вдруг ворвались в его сердце. Казалось, они умерли, воспоминания, но нет, они медленно оживали, до мельчайших подробностей, до ощущения острых лодыжек на боках от мальчишечьих ног. Нет, всё это жило в нём, только ждало поры, чтобы проснуться. Но ещё больше взволновало его то, что он увидел: по улицам аила шли с базара ослы, его сородичи, запряжённые в тележки и навьюченные тюками. А на одном из них он увидел мальчишку, и Орко показалось, что это Хазбулат…

Долог и медлен был путь его любопытства и воспоминаний. Орко не раз забирался на вершину скалы и смотрел и днём и по вечерам на дальние огни аила. Однажды он видел, как в машине провезли его сородичей и у базара их сгружали, осторожно сводя по доскам. У машины толпились люди, разбирая ишаков и разводя их по дворам. Кончилось наваждение. Откуда в самом деле чума или язва, кто их там разберёт? В чьей глупой голове зародилась эта дикая мысль? Сам ветеринарный врач выступал по районному радио и высмеивал легковерных людей за самочинство и бессмысленный страх. Люди опомнились и теперь рыскали по горам и пастбищам, возвращая своих мохнатых ослов. Орко казалось, что в толпе бродит, ищет своего ослика и Хазбулат. Может, не было там Хазбулата, но Орко так показалось.

Две ночи они паслись с Элькой возле усадьбы, днём отдаляясь от неё, ночью же подходя всё ближе и ближе. Оставив Эльку на поляне, Орко подходил даже к самой ограде и, замирая, слушал, как мечется у конуры пёс. Орко его не боялся, он с радостью вслушивался в его знакомый рыкающий лай — один он лаял так, что, казалось, сразу гремят два пса, а третий ещё молча мечется на цепи. А пёс не унимался в тот раз. Он лаял долго, и в ответ ему откликались другие псы посёлка, а когда они выдохлись, откуда-то с дальнего конца аила послышался крик ишака, и тогда Орко забыл обо всём на свете и заплакал, задыхаясь, и стоял долгий неумолчный стон, словно в муках умирали и давились ослы, и были в том крике давняя кровная обида и печаль их далёких предков, униженных и порабощённых, или тоска по свободе, которую они когда-то потеряли, — неизвестно, что было в этом крике, стоявшем над аилом.

Пёс не унимался и тогда, когда во двор вышли старый хозяин Кунай и молодой Хазбулат. Орко дрожал, но не уходил. В это время Элька подбежала к Орко. Она стала замечать, с тех пор как они появились на этой поляне, что Орко чем-то озабочен и не так внимателен к ней, как раньше. Орко был её жизнью, но у самого Орко появился какой-то новый мир, что-то интересовало его за оградой, а что, ей было непонятно. Она недоумевала, сердилась, она подозревала, что Орко тянется к другой. На дворе творилось что-то невероятное. Теперь, когда из дому вышли хозяева, пёс лаял ещё сильнее, показывая своё усердие и надрываясь без всякой нужды. В сарае переполошились куры. Мычала корова и блеяли овцы. Старый хозяин нёс лампу в руке, а за ним шёл Хазбулат.

— Мне показалось, что это Орко…

— Орко! Орко! — кричал Хазбулат в темноту.

Элька подступила к Орко и прихватила его губами за шею, она предупредила об опасности и звала его обратно за речку, но Орко не замечал её. От ушей, от всего тела, от шкуры к сердцу перекатывались волны радости и сомнений.

— Орко, Орко! — кричал Хазбулат.

— А ну замолчи! — сказал Кунай. — Ты его испугаешь.

Элька кусала его сзади, но спереди звал его знакомый голос Хазбулата, и Орко стоял, застыв как валун, не в силах сдвинуться с места. Потом свет резанул ему в глаза, он замотал головой и отступил назад, толкнув Эльку, которая тоже попала в свет и затихла, вся дрожа.

— Да это же Орко! — крикнул Хазбулат.

— Посмотри получше, может, это вовсе не он. А что там ещё за ишак стоит?

— Орко, Орко! Вот и кожаный ошейник на нём! Он вернулся, сам вернулся!..

Что творилось с мальчиком! Он прыгал вокруг осла, хотел тут же взобраться на него, и Орко дрожал, чувствуя на своей морде знакомое дыхание, а на гриве цепкие руки. Но тут он увидел старого хозяина — тот шёл на него медленными осторожными шагами, держа лампу в одной руке. Он поставил лампу на землю и пошёл, расставив руки и глядя исподлобья сверкающими, как угли, глазами. Элька отступила в темноту. Орко потупился, и ласки мальчика не успокаивали его, потому что в закоулках памяти проступали страшные глаза и острые, скошенные книзу усы старого хозяина. Сейчас Кунай широко, ласково улыбался, только походка была вкрадчивая, но всё равно — перед улыбкой его, виноватой и заискивающей, он чувствовал, как слабеет, гаснет его страх. «Всё будет хорошо, кто старое помянет, тому глаз вон, не пугайся, мы же друзья», — говорили глаза Куная, а сам он подкрадывался, держа руки растопыренными, чтобы схватить. Ах, как он был жалок, старый хозяин, который так бессердечно волочил его тогда, так грубо сорвал с него уздечку, так злобно задрал ему копыто, чтобы сорвать подкову, так оскорбительны были все его действия тогда. Но, видно, что-то изменилось, если он так улыбался ему, так просительно смотрел на него. Нет, Орко не стал бы покорно ждать, пока взнуздают, он был ожесточён, дик сейчас и хитёр, но к Хазбулату он был полон доверия и поэтому не уходил…