Поздним утром, часов в одиннадцать, нас разбудил нетерпеливый стук в дверь. Я открыл. На пороге стоял запыхавшийся племянник Телеусова.
— Приихалы! — почему-то по-украински проговорил он. — Идите швыдче, кличут!
— Кто приехал?
— Якись генералы чи охфицеры. Вас шукають.
Я упросил Дануту не уезжать без меня и бросился в зубровый парк.
У нашего загончика поблескивали две элегантные коляски парами, а в стороне стояли кучкой военные и курили. Я узнал сильно постаревшего Шильдера, принца Ольденбургского и Андриевского. Были здесь и незнакомые господа.
— Что ж вы, Зарецкий, заставляете себя ждать? — Владимир Алексеевич пожал мне руку, представил другим.
— Как там Охота, хорунжий? Стоит на том же месте? — Это спросил принц, на одутловатом, нездоровом лице которого, кажется, только и жили хитрые и умные глаза.
Я отвечал односложно, как на рапорте, и все порывался спросить, когда же прибудет самый высокий гость, на показ которому мы привезли зубренка. Шильдер опередил меня.
— Сожалеем, Зарецкий, что такое дальнее путешествие с этим милым зверем предпринято не очень своевременно. Наш государь император приехать в Гатчину не сможет. Он собирается в Европу. А великий князь все еще болен. Мы здесь как раз решали, что делать с зубренком. И пришли к убеждению, что его лучше переправить в Беловежскую пущу. Она тоже принадлежит императорской фамилии. Остается вызвать оттуда егерей для перевозки зубренка.
Алексей Власович издали делал мне какие-то знаки. Я понял его и сказал:
— Позвольте нам самим, ваше превосходительство.
Шильдер подумал.
— Ну, если вы не возражаете… В общем-то, разумно. У вас опыт. Да, пожалуй, мы так и поступим. Что скажете, полковник?
Андриевский согласно кивнул, басовито добавил:
— Я напишу предписание. Кавказский питомец будет принят в пуще с должным вниманием.
— Тогда нам остается пожелать казакам-молодцам благополучной дороги.
Принц Ольденбургский вдруг предложил:
— А если не в Беловежскую пущу, а в хороший зоопарк? Не лучше ли будет, господа?
— В какой именно, ваше высочество? — вкрадчиво спросил Андриевский. — В Московский?..
— В Гамбург, например, к Гагенбеку. Это лучший в мире зоопарк.
— Но это все же Гамбург, — мягко возразил Шильдер. — Пока что Россия монопольно владеет дикими зубрами.
— Ну и что? — уже раздраженно спросил принц. — Разве дело в приоритете? Впрочем, я не настаиваю.
— Будем считать, что вы сняли свое предложение, — заметил Андриевский. — Остается пуща.
Гости заспешили, попрощались и уехали, оставив после себя запах хороших папирос.
Откровенно говоря, я был разочарован. Столько хлопот! Ведь можно было прямо в Беловежскую пущу!
Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Я встретился с Данутой. С зубренком уладилось. Пуща станет его новым домом, он вырастет, стадо примет его, и кавказская кровь появится в равнинных зубрах. Все в порядке.
Прошло еще три дня. Все эти дни мы виделись с Данутой и даже успели побывать в Зоологическом музее, где я показал ей чучело зубра, которого убили во время последней охоты.
— Пусть этот несчастный зубр останется последним, убитым на Кавказе, — сказала Данута.
Увы! Я тут же вспомнил белые скелеты в лесу около реки Холодной. Кто знает, какой зубр и когда станет последним!
На четвертый день сообщили, что вагон подан. Опять явились казаки, погрузили клетку с нашим путешественником, а еще через два дня мы уже шагали за транспортом, перевозившим зверя по долгой и мокрой дороге из Бреста в Каменец с его знаменитой пятнадцатисаженной башней над лесами.
Темный, нетронутый и бесконечный лес заполнял равнину, прерываясь на понижениях знаменитыми ольсами с хмурыми елями и осинником, где нога тонула во мхах чуть ли не по колено. Сосновые боры стояли по песчаным буграм. Проезжая лесом, мы видели непроходимые участки с вечной тишиной и колдовской хмарью. Зубрам есть где укрыться. Говорили, что здесь их от четырехсот до шестисот экземпляров.
Наш Кавказ получил отдельную «квартиру» — большой отгороженный участок с сараем для укрытия от непогоды. К нему подсадили двух одногодков, потерявших матерей. Они выглядели массивнее Кавказа, были светлее цветом, менее курчавы и, кажется, менее подвижны. Зубрята подружились, бегали вместе, играли. А через несколько дней, к великому нашему удивлению, Кавказ стал дичиться даже Телеусова, вскормившего его.
— Вот она, благодарность, Андрей Михайлович! — сердился егерь. — Будто я ему чужой, уже лоб выставляет, когда подхожу.
Читать дальше