Вячеслав Пальман - По следам дикого зубра

…Живем в состоянии неуверенности и — если откровенно — в страхе. Внешне все спокойно. Тишина. Зелень. Задумчивые горы. Пасутся и фыркают кони, перекликаются иволги. Кордон просыпается рано, не залеживается даже Мишанька. Он выходит на крыльцо сонный, всласть зевает, но стоит ему осмысленно глянуть вокруг — на горы в клочьях тумана, на холодный ручей, где он вчера ловил форель со мной, как сонливость слетает и он уже не знает, с чего начать. Так много любопытного, требующего действия!

В семь на кордоне остаются только Мишанька с матерью и кто-нибудь из егерей. Дни стоят яркие, сухие, дороги в заповедник свободны, и все мы наблюдаем за ними, а иной раз и схватываемся с браконьерами.

Мы разделились на два летучих отряда и патрулировали подступы на Кишу с севера и запада, а к Умпырю — с севера и востока, наведываясь и к Большой Лабе. Заслонили главные зубриные места.

Случились три серьезные стычки. Отобрали шесть винтовок и два револьвера. Боевое крещение получил и Борис Артамонович: его ранили в левую руку ниже локтя. Не опасно, но повязку он носил две недели. Кожевников подшучивал: «Нашел тихое убежище…»

Телеусов в неделю раз посылал своего шустрого племянника в Хамышки. Через него мы получали то старую газету, то журнал, но чаще устные вести. Одна другой хуже.

Судя по этим вестям, Кубань нивы свои забросила, не сеяла, не убирала. В станицах не прекращались шумные сходки. В конце августа довелось получить зачитанную газету «Утро юга», изданную в Екатеринодаре. Слухи о взятии города Деникиным подтвердились. Главком Красной Армии Сорокин отступил. Другая армия — Таманская — где-то между Новороссийском и Темрюком. Судьба ее оставалась неясной. Майкоп и Армавирская переходили из рук в руки. В Лабинской установилась власть белых. В нашем Псебае никаких перемен. И никакой власти.

Сможем ли мы в такое время сохранить зубра? Какое дело людям до всех на свете зубров и оленей, когда льется человеческая кровь и решается будущее страны? С трудом удавалось убедить себя, что война — явление преходящее. Рано или поздно стрельба затихнет. Если сейчас не позаботиться о звере, он исчезнет навсегда.

На Кишу вдруг пожаловал незнакомый бородатый казак — большой, задумчивого вида, сморенный дальней дорогой. Борис Артамонович встретил его далеко на тропе и обошелся с ним не слишком ласково. Даже когда казак сказал, что идет ко мне с поручением, Задоров не опустил винтовку, привел, как пленного.

Казак снял фуражку, поздоровался со мной. Сколько я ни вглядывался, знакомого в нем не признал. Но не успел и рта раскрыть, как в дверь заглянула Данута и, радостно ахнув, подбежала к гостю.

— Федор Иванович, какими судьбами?..

Он чинно поклонился, обнял ее и вдруг всхлипнул:

— Гора с горой не сходятся… Искал вас, Данута Францевна, и хозяина вашего. Папаша ихний пытали-пытали меня, пока убедились, что надоть нам увидеться. Ну, все ж таки дали адресок. Так я пешки сюда и заявился. С вестями, значит.

Данута обернулась ко мне:

— Ты не помнишь? Я у них квартировала в Лабинской, рассказывала тебе. Крячко Федор Иванович!

Тогда вспомнил и я: еще будучи моей невестой, Данута квартировала у них в Лабинской, где учительствовала в школе.

Федор Иванович говорил степенно. Фуражку держал по-уставному, на руке, сам только раз позволил себе спросить, кивнув на Мишаньку, который терся возле моих ног:

— Ваш? Вот время-то бегит! Лицом похожий… Такие, значит, дела, Андрей Михайлович. Власть у нас обратно казачья, а изверг вашенский, который Керимом Улагаем прозывается, под знаменами его превосходительства генерала Деникина воюет с красными возля Батайска. И ладно, что на Дону, а не здеся. Иначе бы достал он вас, уж так охотился!

Неужели Крячко протопал восемьдесят верст только для того, чтобы сообщить мне эту, в общем-то, известную новость?

Но я ошибся.

— Письмо у меня для вас. — И он достал из-за пазухи порядком замусоленный желтый пакет с крупно написанной моей фамилией.

— Хучь и поздно, а надобно рассказать вам. Ведь я из плену явился, от немцев. Не сказать чтобы бежал, вроде бы они сами бежали, ну и мы тогда решили не мешкать. Было это в самой что ни на есть Беловежской пуще, где и объявился мне ваш знакомец.

— Врублевский? — Я тотчас вспомнил ветеринарного доктора пущи.

— Угадали.

— Он все еще там? С зубрами?

— Нету там зубров. На консервы поистратили их.

— Как так?

— Побили. Сперва, конечно, немцы, они даже завод поставили, чтобы мясо в банках готовить, я на том заводе месяца два отработал с мадьярами вместе, нагляделся, как возили и зубра, и оленя. Ну, а потом кто только не стрелял! Голодно жить по деревням стало. Лесники били. Егеря тож. Из деревень народ с ружьишками. Вы письмо-то читайте, там непременно об этом самом…