Вячеслав Пальман - По следам дикого зубра

И в семью Никиты Ивановича Щербакова уже пришла недобрая весть. Могила у Пинска… И там были слезы и рыдания.

Вернувшись, увидел у ворот сани, запряженные парой, и верхового коня. Гости.

В большой комнате отец вел неторопливый разговор с егерями. Какова же была моя радость, когда я увидел Христофора Георгиевича Шапошникова!

— С возвращением, Андрей Михайлович, — сказал он. — Вот и свиделись, благодарение судьбе!

Его потемневшее на солнце и ветрах лицо с энергичными складками по щекам, его черные усы и густейшие волосы с едва заметной проседью создавали впечатление воли и жизненной закалки. Вот на кого надежда!

Василий Васильевич Кожевников сидел на корточках в углу. Его одногодок Седов, добровольный егерь из Сохрая, и наш сосед по улице пожилой Коротченко поцеловались со мной и сели. Мама накрывала стол к чаю.

— Не стерпел я, Андрей Михайлович, — начал Шапошников и похлопал ладонью по бумагам на столе. — Ты уж прости, что и отдохнуть тебе не дали. Такие срочные дела…

— Они по первотропу зубров уже посчитали, — гулко заговорил Кожевников. — Четыреста двадцать три всех-навсех. А на Молчепе только восемь. Провоевали мы зверя.

Вот он, первый удар. Если верить подсчету, на Кавказе уже потеряна треть стада. Треть! Что ожидает нас весной, когда в ход пойдут тысячи винтовок, привезенных казаками с германского и турецкого фронтов?

— Бумаги ты поглядишь потом, — сказал Шапошников. — Я тут на свой страх и риск чего только не делал, куда не ходил и кому не писал!

— У Бардижа были?

— Сразу после смены власти. В этой папке и его грамота есть. Что толку? А до этого у генерала Бабыча приема добился. Тоже грамотку унес. Цена этим грамотам сегодня грош.

— Кто же творил беду? Кто стрелял зубров?

— Не все мужики на войну отбыли. Промышляли куницу, шкурки в цене. А между делом и по зубру стреляли, мясо для капканов — самая хорошая приманка. Я тоже ошибку допустил, разговоры о зубровом заповеднике надо было в тайне держать, а я по легкомыслию на всех углах шумел. Ну и дошумелся.

— Не понимаю, — признался я. — Чего таить?

— В станицах и аулах слух прошел: «Ага, зубров решили сберечь? Для них пастбища в горах отнимаете? А много ли тех быков в горах? Шесть или семь сотен. Ну, а если их не останется вовсе? Тогда и заповедник не нужен? И пастбища для нашей скотины останутся, так? Возьмемся за зубров, перебьем — и концы. Луга останутся у нас, у станичников».

— Да разве об одних зубрах речь!

— То не в счет. А все разговоры о зубрах. Вот почему прежде всего повыбили зубров на Молчепе, там домашнего скота более всего. Нету зубров — и луга свободны, паси скотину. Но это только одна из причин. Со стороны Загдана браконьеров много. Вот Седов дрался с ними, знает. Пулю до сих пор в ноге носит.

Старик покачал головой, тронул бедро. Не на войне, а смерть была рядом.

Когда гости собрались уходить, я спросил:

— О Чебурнове что-нибудь известно, о злодее нашем?

— О Семене? Сказывали, что с Керимом Улагаем в его ауле находится. Сюда носу не кажет. А Ванятка, его брат колченогий, здесь торгует зубриными шкурами. И через него браконьеры сбывают. В Майкопе шкура идет по сорок целковых. Завтра суббота? Ну, так на воскресный базар как раз завтра и поедет.

Проводив гостей, я сел разбирать бумаги, оставленные Шапошниковым.

Знал о деятельной натуре Христофора Георгиевича, но, право же, не предполагал, что он так много успел сделать, чтобы уберечь заповедного зверя. Оказывается, уже в 1907 году писал о необходимости заповедования Кавказа. Состоял в межведомственной комиссии Академии наук. Наметил границы, правила охраны, определил судьбу леса, лугов, зверя. И всюду писал слова: «зубры», «зубровый», «для зубров». Понимал ценность диких быков, но не догадался, что именно на этих его словах сыграют недалекие и корыстные люди.

Читаю любопытный документ: статью академика Ивана Парфентьевича Бородина о заповедниках, написанную еще до войны. Шапошников был знаком с ним, они встречались, кажется, в Берлине, где учился Христофор Георгиевич.

«Россия не может не примкнуть к этому широкому движению, охватившему Западную Европу, это наш нравственный долг перед Родиной, человечеством и наукой. Мы уже поняли необходимость охранять памятники нашей старины; пора нам проникнуться сознанием, что важнейшими из этих памятников являются остатки той природы, среди которой когда-то складывалась наша государственная мощь и действовали наши предки. Раскинувшись на огромных пространствах в двух частях света, мы являемся обладателями в своем роде единственных сокровищ природы. Это такие же уники, как картины, например, Рафаэля, — уничтожить их легко, но воссоздать нет возможности».