Оскар Ремез - Четверка в четверти

— Мирон, почему ты ходишь? — спросила Берта Павловна из кухни.

— Я хожу потому, что я думаю.

И он продолжал ходить себе и ходить. И когда он четвертый раз проходил мимо дневника Пенкина, он вдруг надел очки. И когда он надел очки, то увидел, что это дневник — не просто чужая вещь, но такая чужая вещь, которая даже неизвестно кому принадлежит.

На обложке дневника фиолетовым по зеленому было написано:

«Дневник ученицы 6-го «В» класса 60-й школы Кудрявцевой Галины».

Мирон Сергеевич так удивился, что перестал ходить. Он перестал ходить и стал смотреть на этот злосчастный дневник, потом он осторожно приоткрыл дневник и увидел на первой странице список учителей.

— Мирон, почему ты перестал ходить? — послышалось с кухни.

И Мирон Сергеевич, чтобы не навлекать подозрений, стал ходить с дневником в руках.

В конце концов он обязан был вмешаться в эту историю! И возможно скорее! Мальчик уезжал завтра! Он уезжал в Боливию, а это страшно далеко! И хорошо, если у тебя в Боливии есть отец. Но если в Боливии ты окажешься один среди Боливии, то это не то место, куда можно со спокойной душой отпустить ученика шестого класса!

И Мирону Сергеевичу страшно захотелось предупредить кого-нибудь из друзей Пенкина. Нет, не этого «друга детства», а кого-нибудь из его школы, которая, как было теперь ясно из дневника, — называлась шестидесятой школой Старопролетарского района.

Может быть, пойти в эту школу?

А может быть, надо позвонить одному из учителей? А может быть…

Тут Мирон Сергеевич снова остановился.

На второй странице дневника было написано:

«Кудрявцева Галина Борисовна, улица Рылеева, дом 30, квартира 3, телефон 5-69-30»..

— Мирон, присмотри, пожалуйста, за духовкой, я спущусь к Антонине Петровне одолжить немного сахарной пудры, — сказала Берта Павловна из коридора.

Мирон Сергеевич никогда еще с такой охотой не соглашался присмотреть за духовкой. Он действительно отправился на кухню, но как только захлопнулась дверь за Бертой Павловной, Мирон Сергеевич прокрался к телефону и медленно, чтобы не сбиться, набрал номер 5-69-30. Послышались длинные гудки и потом мелодичный женский голос ответил:

— Да!

— Простите меня великодушно, — сказал Мирон Сергеевич, — но не могли ли вы подозвать к телефону Галину Борисовну?

— Вы не туда попали, — ответил голос, но через секунду переспросил: — Кого, кого?

— Галину Борисовну Кудрявцеву.

Тогда женский голос в трубке раскатисто рассмеялся и переспросил:

— Галину Борисовну? Сейчас.

«Галина! Тебя!» — услышал Мирон Сергеевич.

Самой красивой девочкой в классе уже много лет считалась Лиля Валевская. Так считали все учителя, все родители, в том числе и мама-Валевская — певица эстрадного ансамбля. И Лиля сама знала это.

Уже со второго класса на Лилю нацеплялись такие огромные, пышные, воздушные банты, что, казалось, еще совсем немного, и Лиля вспорхнет и улетит, оторвавшись от своей парты, высоко-высоко. Но Лиля не улетела. Напрасно она, когда не знала урока, закатывала глаза и встряхивала бантами — все равно больше тройки она в таких случаях не получала. Лиля не дружила с мальчишками, считая, что они противные и грубые.

А Галю Кудрявцеву до шестого класса никто и за девчонку не считал. Она еще до школы играла во дворе с ребятами и в войну, и в лапту, и в космонавтов. В школе Галя не стала стопроцентной отличницей, но училась всегда хорошо, троек получала мало. Галя стриглась под мальчишку, бантиков никогда никаких не носила, на школьные утренники и в культпоходы одевалась так, как будто никакого внимания на платья не обращала. А выглядела славно.

Галя жила вдвоем с мамой. Папы у них не было. Галина мама была страшно безалаберная. Она так и говорила про себя — «я — безалаберная».

Она могла вдруг, получив зарплату, пойти и накупить самых разных вещей — гранат и апельсинов, и самых разных соков в банках, и разных шампуней, и торшер с тремя абажурами или люстру — огромный белый шар, или мохнатый шарф Гале, хотя у Гали разваливались ботинки и она давно просила купить ей новые. Но деньги были уже истрачены на шарф, а Галя отправлялась в обувную мастерскую и десятый раз чинила свои ботинки. Но шарф был действительно очень красивый.

И когда растерянная Галина мама одалживала у знакомых деньги, чтобы дотянуть до получки, Галя ее всегда успокаивала и говорила: «Зато у нас такой отличный абажур!»