Ксения Ползикова-Рубец: Они учились в Ленинграде

— Я приехал в Петербург учиться в университете, — задумчиво говорит Александр Маркович. — И вот только в такую ночь по-настоящему оценил «Медного всадника».

Наши бегуны возвращаются шумной гурьбой. Лица веселые, раскрасневшиеся.

— Ребята, подумайте: пройдет двадцать лет, и мы можем встретиться на этом месте. Интересно, какими мы будем тогда! — говорит Таня.

— Опять у тебя философская проблема! — перебивает ее Ира. — Я, как Ольга Ларина, скажу: «Я не способна к грусти томной!».

— Ребята, давайте споем!

Кто-то начинает песню, и она несется над простором реки:

— Счастливый вы народец, — говорит Александр Маркович. — У нас таких песен не было… Мы «Дубинушку» тянули.

— Нет, нет! Ваша жизнь была интереснее. Вы протестовали, боролись, а за нас всё сделали другие! — говорит Таня.

— Ну и неверно. Вам предстоит всё самим устраивать. Вы такое увидите, о чем мы и мечтать не могли, — горячо возражает Александр Маркович.

— Да, да. Я, например, обязательно выстрою еще один мост на Неве. Чудо-мост, на одной арке! — говорит, мечтая, Петя, наш «малыш». Ему только шестнадцать лет, он самый младший в классе, но это не помешало ему получить «золотой» аттестат.

— Старо, старо, Петя — это спроектировал еще Кулибин, — говорит насмешливо Олег.

— Ну, тогда я изобрету такое освещение улиц, что и в декабре Ленинград будет выглядеть так, точно над ним белая ночь.

А город был прекрасен…

Мы восхищались и бледно-розовым отблеском зари в окнах Зимнего дворца, и аметистового цвета стеклами Эрмитажа, и строгими формами Биржи на Стрелке Васильевского острова.

Мне думалось: всё хорошо. И город, и Нева, и наша молодежь, и эта белая ночь.

И учителя молодели сегодня. Александр Маркович даже пробовал играть в горелки.

Город спал, а звонкие голоса нарушали завороженную тишину ночи.

Мы не останавливали молодежь, не делали привычных замечаний, не мешали веселиться, петь, шуметь. Это была их ночь, последняя ночь школьников и первая ночь вступающих в жизнь людей…

Сегодня воскресенье — первый день моего отпуска. На городской станции железных дорог утром я получила билет в Цхалтубо, курорт солнечной Грузии, и около двенадцати часов шла домой по Невскому, в сторону Адмиралтейства. На улицах нарядная, праздничная толпа, в воздухе непрерывное гудение самолетов.

Я свернула на Мойку и медленно пошла домой.

На Демидовой переулке дворник дома, в котором я живу, оглушает известием: «Фашист начал войну… Сейчас выступал Вячеслав Михайлович Молотов».

Война!

Трудно передать особую тревогу, силу ненависти к врагу и чувство огромной ответственности перед Родиной.

Все должны быть на высоте в этот ответственный момент. Сейчас и учителя держат строгий экзамен — кого они вырастили и воспитали? Будет ли хорошим бойцом мечтатель и музыкант Боря? Как встретит известие о войне рассудительный Юра? Будет больно, если он, такой вдумчивый и глубокий, не поймет всего.

Дома тишина пустой квартиры. Все куда-то исчезли. Быть одной немыслимо. Хочется видеть близких людей, говорить с ними…

Я решаю идти в Эрмитаж, где работают мои друзья. У ворот дома встречаю своих бывших учеников.

— Вы уже знаете? Слышали? — спрашивают они меня.

— Мы ходили к Юре в больницу. Он прислал вам записку, — говорит Павлик и протягивает мне листок из тетради в клеточку, сложенный квадратом. Читаю:

«Ксения Владимировна!

Как тяжело лежать в больнице! Скорее бы поправиться! Мы думали, куда нам пойти после окончания школы… Вот и решилось, куда идти. Надо идти в военные училища.

Как я хотел бы с вами поговорить: ведь правда, такая страна, как наша, должна победить? Вы нам говорили: «В истории всегда побеждает прогрессивное…»

Юрий».

— Приходите скорее в школу; я уверена, что все наши придут, — говорит Таня и мы расстаемся.

Я иду по набережной в Эрмитаж. Могучая Нева так не величава, но мне кажется, что всё стало другим. Это тревога за Родину, тревога за город-красавец.

Мощно простер свою руку «Всадник». Так хочется верить, что и в счастливый день мира мы увидим «Всадника» на своем месте.