Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить

— Так, молодец. Хорошо устроилась. А сейчас мы тебе еще газетки подложим и будет совсем мирово.

Он отогнул клеенчатую полоску внутри и вдруг увидел крупные печатные буквы, написанные химическим карандашом: «В. Киселев». Опять нахлынула тревога…

— Батюшки мои! Что такое?! — У двери стояла мама.

— Фуражка, мама, — растерянно ответил Олег.

— Вижу. Не слепая. И такая фуражка, о которой ты мне все уши прожужжал. Но откуда она?

Вот то-то и дело — откуда! Сказать, что нашел? Не поверит… Купил? За какие деньги? Сказать, что выменял у Феодала? Нельзя…

— Только не говори, сынок, что ты ее нашел, — глядя в растерянное лицо Олега, подсказала мама.

— Нет, мама. Я… я взял ее поносить… у одного пацана.

— Ну вот. Поносил и хватит. — Мама устало опустилась на табурет и продолжала глухим, пугающим голосом: — Боюсь я за тебя, Олег. В доме одна за другой стали появляться чужие вещи… То часы, то пистолет какой-то, то ножичек…

— Мама! Я ведь тебе рассказывал! Я же их потом отдал.

— Не перебивай… А вот теперь — фуражка. Не говори мне ничего. Я не хочу, чтобы ты мне врал!.. Как мать и… как отец приказываю. За обоих сразу: никогда чтоб чужих вещей в доме больше не было!.. Иди и отнеси эту «капитанку» туда, где взял.

Она аккуратно завернула фуражку, вложила ему в руки и проводила до калитки:

— Иди, сынок. Успокой ты мою душу…

Олег отбил кулаки о калитку Феодала. Но за забором слышался только бешеный лай Рекса. Немтыря дома не оказалось. От тети Клавы узнал, что она послала Сеньку в магазин отоварить карточки на крупу.

«Куда девать эту фуражку? — думал Олег, шагая по Богатяновскому. — Возвращаться домой с ней нельзя… А Феодал все наврал. Спер он ее у какого-то Киселева… — И вдруг в голове мелькнуло: — А что, если это тот, кудлатый? Проверить это — раз плюнуть. Он же говорил, живет в общежитии на Ткачевском».

Пока он рассуждал — проверять или не проверять, ноги сами привели его к двухэтажному дому с табличкой «Общежитие техникума».

Девчонка с красной повязкой на голой руке мыла в коридоре пол. Олег обратился к ней.

— А как же! — ответила она, распрямляясь. — Есть Киселев, Побежал за газетами. Ты подожди, он скоро.

Едва Олег вышел, как увидел в нескольких шагах вчерашнего парня со всклокоченной шевелюрой.

— Здорово! Ты свою «капитанку» не нашел?

— Да теперь уж… — Парень безнадежно махнул рукой.

— Ты Киселев? — для верности спросил Олег.

— Киселев… Постой, а откуда ты меня знаешь?

— Держи. Да больше рот не разевай! — буркнул Олег, протягивая сверток. И пошел к трамвайной линии. Он перебежал дорогу, вскочил на подножку проходившего мимо трамвая и скрылся за деревьями.

Больше всех школьных товарищей Олег уважал Ваньку Рубля и завидовал ему по-хорошему. Характер у Ивана твердый. Сказал — как отрезал. И что бы там ни было, он своего добьется.

Он сильней многих одногодков, но тех, кто слабей, никогда не тиранил. Так же, как Олег, не любил жадных и завистливых. А самое главное — Иван верный товарищ. Не было случая, чтобы он оставил друга в беде, не вступился за правду.

Познакомился с ним Олег прошлой зимой.

Вожатый двадцать седьмого отряда Яшнов на сборе сказал:

— Ребята, вы знаете, что в странах капитала разразился кризис. Закрываются сотни фабрик и заводов. Миллионы рабочих, наших братьев по классу, остались без работы. Им и их семьям грозит голод и смерть… Но они не смирились. Они борются за свои права. Тысячи бесстрашных борцов брошены в тюремные застенки, изнывают на каторге. Кто же поможет им, если не мы, граждане страны Великого Октября! И юные пионеры должны в этом деле сказать свое слово…

Тут же, на сборе, решили в фонд МОПРа — Международной организации помощи борцам революции — собрать триста рублей.

Три недели пионеры, как муравьи, сновали по дворам, несли на приемные пункты утильсырье: цветной и черный металл, бумагу, кости, тряпки… Собрали двести рублей. Но ведь оставалось еще сто. Дали слово — надо сдержать!

Тогда решили собрать у населения. Сделали металлические кружки с прорезью, написали плакаты.

Олегу досталось идти в паре с расторопной черненькой звеньевой четвертого звена Галкой Студенцовой. Под выходной, оделись потеплей. Накинули на шею тесемки, прикрепленные к железным кружкам с рисунком — сквозь решетку тюремного окна виднеется рука с красным платком. А под рисунком буквы: МОПР. Прикололи на грудь по маленькому плакату на кумаче: «Протянем братскую руку помощи узникам капитала!». И пошли на Большую Садовую.