Феликс Маляренко - Суворовец Соболев, встать в строй!

— Санька, вот оно, письмо!

Но вынуть листок в клетку, подписанный гладким, будто закрученным в пружинку, почерком удалось только в клубе.

— Смотри, смотри, как здорово, — тихо, чтобы никто не слышал, начал он зачитывать выдержки из письма. – «Из моей памяти до сих пор не выветрился запах ваших нежных золотых волос». – А вот ещё, — раскручивал Витька пружинки Лычиного почерка. – «Я закрываю глаза, и мне кажется, что я до сих пор в ландышевом саду Ваших весенних волос». Или вот. — «Небо затянуто свинцовыми тучами, а я отдыхаю душой под небом воспоминаний голубизны Ваших глаз». – Ох, здорово. Я бы так никогда не сочинил. Лучше даже чем у нашего поэта из шестой роты Саши Коченкова. Помнишь, он свои стихи читал? Нет, так написать он бы не смог. А вот ещё, смотри: — «Я томлюсь желанием встретить Вас, но знаю заранее, что желание моё несбыточно. И что бы в жизни ни случилось, я наперёд уверен, что Вы, Лида, та звезда, которая однажды на заре вспыхнула на моём небосклоне, чтобы уйти с первыми лучами яркого солнца, осветив моё сознание на всю жизнь. Извините, что не могу раскрыться, но жизнь моя обречена тайной надеждой на встречу.

Вечно Ваш, суворовец «В».

— Ты что ему сказал, для кого пишешь? – Санька не понимал, зачем это: «Я до сих пор в ландышевом саду Ваших весенних волос» Лиде? Ведь её обидели. Ей грустно!

— Что я предатель? – взвился Витька. – Я только попросил письмо написать. При тебе не просил.

— А может, не надо такого письма?

— Да ты что? Ты думаешь, она не ответит? Ответит. Лыча сказал, всем такие письма пишет, и все отвечают. Он сказал, что они в эти ландышевые сады, как в сети, попадают. Лыча говорил, что он всем, кто просит, такие письма пишет и помогает.

— Вить, давай не будем?

— Но ведь мы решили. Всё, кончено, и больше не надо об этом. Я переписываю и отправляю.

До концерта оставалось три дня, и Волынский заставлял повторять каждую песню по пять раз. Он плавно водил своими огромными руками то поднимая песню на широкие ладони, то резко бросая её вниз. А под песню «Летите, голуби, летите» вздымал под потолок клуба.

— Смотри, — Витька кивнул головой, и Санька увидел, как Толя Декабрёв смешно надувался, прижимал кулаки к груди, поднимал левое плечо и прятал за него свою огненно-рыжую голову. Делал он это с таким грозным видом и так сердито смотрел в сторону учителя пения, будто хотел испугать и сдвинуть Волынского со сцены.

— Что с ним?

— В секцию бокса записался.

— А что же он на учителя пения?

— Да нет, он стойку отрабатывает. Теперь, Карпыч, берегись. Встретит, от него только пиявки останутся.

— Да не сможет он ударить.

— Как сказать, — хитро улыбнулся Витька и подтолкнул Голубкова.

— Эх, голубей бы сейчас, — крутился, как на иголках, Гришка.

— Да, сейчас бы они вспорхнули, — поддерживал Витька, когда Волынский, устав отправлять в стремительный полёт спутников и голубей, опускал руки.

Санька стоял и думал, что решит Лида, когда получит письмо про ландышевый сад её волос. От этого не хотелось петь мелодичную прощальную песню о голубях. «Летите, голуби, летите…»

Вдруг он увидел Володю. Вожатый сидел в глубине зала, наклоняясь вперёд и положив руки на спинку переднего кресла.

— Вон, видишь, — будто прочитал его мысли Витька. – Видишь? Сидит и ждёт? А ты говоришь, писать не надо.

— Вижу, — ответил Санька. – Вижу, не может, но не надо про ландышевый сад.

— Ну нет, — уверенно сказал Витька. – Лыча знает, что делает. Уж опытнее его во всём училище никого нет.

Занятия по физподготовке проходили в огромном гимнастическом зале. День был яркий. Солнце через огромные зарешёченные шведскими стенками окна широко входило в спортзал, помогая висевшим под потолком батареям согревать его. Занятия проводил коренастый и плотный майор Иванов.

Санька стоял перед козлом и всё не решался прыгнуть.

— Ну что ты в чехарду никогда не играл? – Спрашивал преподаватель. – Саша, это же просто. Быстро бежишь, набегаешь на мостик, а он подбросит. Тебе лишь останется оттолкнуться руками, и ты на матах. А там уже не твоя забота, только перелетай, я поймаю. Козёл, правда, высокий, но это требование для всех. Так что давай, старайся и не бойся. Давай.

— Не бойся, — из строя долетел Витькин шёпот.

Санька закрыл глаза и сжал кулаки.

«Сейчас, сейчас я перепрыгну эту кочерыжку на толстых раскоряченных ножках. Сейчас, сейчас перелечу. Пусть разобьюсь, но перескачу».