Феликс Маляренко - Суворовец Соболев, встать в строй!

— Зайцев, к тебе твои дети.

За дверями раздался частый топот, и на площадку выбежал Володя.

— Вы что здесь стоите? – Оглянулся на дневального. – Ты почему их не пускаешь? Здесь же холодно.

— Вы там занимаетесь, — всё так же продолжал гипнотизировать точку дневальный.

— Ну так отправил бы наверх, вызвал бы меня, ну что-нибудь сделал?

Дневальный буркнул, что и так у него дел хватает. Володя обнял ребят и повёл на второй этаж в класс.

— Хорошо, что пришли. Я сейчас закончу с парашютными делами и вернусь. Что-то серьёзное случилось?

— Да не очень, — замялся Витька. – Просто англичанка нам наряды объявила.

— Ольга Михайловна, — Володя не удивился. – И нам наряды объявляет. Да ещё проследит, чтобы в поставили, и спросит, как отстояли. Строгая женщина. Капитан запаса, немцев допрашивала. Я видел её военные фотографии. Молодая светловолосая кудрявая красавица. С генералами фотографировалась.

Говорят, что на допросе один эсэсовец выхватил у нашего офицера пистолет. Так она его на приём и через себя. Ключицу сломала. У неё ордена и медаль за отвагу.

— Смелая, — почесал затылок Витька. – А мы не знали.

— Героическая женщина, — улыбнулся Володя. – Мы на неё и не обижаемся. С такой можно и в разведку.

— Да, героическая! А ты хотел, чтобы она была у вас офицером-воспитателем? – неожиданно спросил Санька.

— Но… но она женщина. – Этого вопроса Володя не ожидал. И Саньке показалось, что он даже попятился. – Как же она на отбой и подъём приходить будет? А в баню? И офицером-воспитателем?.. Нет… Не хотел бы… Детей у неё нет. И без нас она не может. Нет, офицером-воспитателем не хотел бы. Очень строгая. Хотя заслуженный учитель. – Потом посмотрел на Саньку. – Тебя, наверно, здорово обидели. Только из училища уходить не надо. Не хорошо это. Будешь жалеть.

— Предательство? – тихо спросил Санька.

— Ну… знаешь… нехорошо. Здесь тяжело. Но те, кто ушли даже в первый год, жалеют. Лучше чуть потерпеть, чем жалеть потом. Мне тоже сначала хотелось уйти. Но правильно сделал, что не ушёл… А у меня радость. В воскресенье прыгаем. Но к вам я постараюсь после этого зайти и помочь убраться, чтобы наряд сдать.

— Не надо, — сказал Витька.

— Посмотрим, — положил ему руку на плечо Володя. У меня ещё одна хорошая новость. Тренер сказал, что в моём парашюте что-то есть. Он говорил, что таким парашютом будет легко управлять в бою. И со следующей недели мы возьмём несколько списанных и будем кроить действующую модель.

— И кто на нём полетит? То есть, кто с ним будет прыгать?

— Я! А кто же ещё? Я же его рассчитал, я и должен. Иначе, как доказать, что он пригодный для боя? Ведь мостостроитель ждёт под мостом, когда по нему движется первый состав. Так неужели кто-то должен рисковать с моим изобретением?

— Володь, а, может, мы чем-нибудь поможем тебе? – спросил Витька. – Может, что-нибудь надо шить или какие-нибудь узлы завязывать?

— Конечно! Конечно, приходите на следующей неделе…

И уже по дороге в казарму Витька сказал:

— Ну что нам этот наряд? Ну что нам Чугунов? Если бы не училище, где бы мы встретили Володю Зайцева?

— И Володю, и тебя, — тихо сказал Санька.

Развод на субботний наряд проходил торжественно под оркестр. Торжественность, наверно, была необходима, чтобы заступившие в наряд на выходной день не чувствовали себя до конца ущемлёнными.

В эту субботу дежурным по училищу заступал начальник финансовой службы худенький старенький и остренький капитан Фёдоров. Лицо капитана покрывала сетка морщинок, в которую были пойманы белёсые испуганные глаза. Говорил он тихим, далеко не командирским голосом. Выстроившиеся на развод суворовцы старших рот шепотом переговаривались, и Санька услышал, что наряд сегодня будет спокойным, ночью дежурный проверять не придёт, и селектор не будет взрываться на всю роту и звать дневального, устраивая в казарме преждевременный подъём.

Когда капитан Фёдоров появился на плацу, заступивший дежурный майор из пятой роты прогорланил:

— Равняйсь! Смирно! Равнение направо! – и выбрасывая тоненькие ножки из-под массивного тела, обтянутого новой шинелью, двинулся навстречу.

Оркестр звонко брызнул встречным маршем. Чувствуя неловкость от оркестрового звона, капитан Фёдоров пригнул голову и, отдавая честь, приложил руку к шапке, будто хотел скрыться от шума и от устремившихся на него глаз развода. Но оркестр играл, сверхсрочник Петя лупил барабан, широко улыбаясь и сверкая золотым зубом.