Феликс Маляренко - Суворовец Соболев, встать в строй!

На перемене в классе стоял монотонный комариный зуд, где в зубрёжке перемалывались плохо запоминающиеся иностранные слова. И только двое не открывали специальных для суворовских училищ учебников английского языка, где вместо обычных школьников на страницах жили одинаковые симпатичные и аккуратные суворовцы, чем-то похожие на оловянных солдатиков.

На Витькино лицо будто наложили длиннющую улыбку. Он сиял, цвёл и в мечтах находился далеко от казармы. Вчера в нём проснулся поэт, который переделывал самого Пушкина. Теперь он видел своё имя в лучах литературной славы, а себя, может, даже на поэтический манер завитого, на обложках и разворотах книг, брошюр и журналов. Он представлял, как его биографию изучают в младших и старших классах, институтах и, конечно же, в суворовских училищах. А день рождения нового поэта он зафиксировал перочинным ножичком на внутренней стороне доски парты. В его мечте парта уже переместилась в дом или класс-музей, в котором произошло рождение поэтического гения.

Именно это рождение во втором взводе седьмой роты больше всего расстраивало Саньку. Как он всё-таки легко переделал стихи, и вообще можно, ли так делать?

Неизвестно, сколько Пушкин писал письмо Татьяны Онегину, но Витьке хватило полчаса, чтобы превратить его в послание Володи Лиде. Он с яростью набрасывался на стихи, резал, скручивал и выжимал из них содержимое, как воду после стирки льняной гимнастёрки, оставляя что-то серое и мятое.

Ломать он начал с первой строки и «Вы» тут же заменил на «ты».

— Володя не сержант, а она не суворовец, чтобы к ней на «Вы» обращаться. На репетициях ей «Вы» никто не говорил, — пояснил он. – Смотри, как здорово получилось:

Тебе пишу, чего же боле,

Что я тебе могу сказать?

Потом все женские окончания сменил на мужские.

Было: Сначала я молчать хотела,

стало: Сначала я молчать хотел бы;

было: Когда б надежду я имела,

стало: Когда надежду я имел бы;

было: Я никогда не знала Вас,

Не знала горького мученья;

стало: Я никогда не знал бы вас,

Но знаю горькое мученье.

Далее Татьяна хотела видеть Онегина в своей деревне. Вот здесь Витька задумался. Он долго перебирал и вместо деревни сначала поставил училище, но оно со строкой не вязалось, потом клуб, но он тоже не подходил. Стадион и спортзал вроде бы стихи не портили, но трудно было вообразить, чем бы Лида и Володя там занимались. Наконец его выбор пал на казарму, и в письмо легло:

— Хоть редко, хоть в неделю раз,

В казарме нашей видеть Вас.

Здесь он даже согласился для рифмы назвать Лиду на «Вы».

— Ничего, Лидка наша, она всё понимает и не обидится.

— Где видеть? – не выдержал Санька. – Утром на подъёме или вечером на отбое.

— А что здесь такого? – нисколько не смутился Витька. – Преподаватели в казарму на занятия к нам ходят, и завтра Ольга Михайловна на английский придёт. Правда, нас не спросит, мы на прошлом занятии четвёрки получили…

Дальше там, где Татьяна говорила:

— А мы… ничем мы не блестим…

Витька с Пушкиным поспорил:

— А мы все бляхами блестим,

Их асидолом чистим дружно.

Видно, он рассчитывал на то, что именно зеркало начищенной латуни, как блесна рыбу, привлечёт её…

Про то, что Володя обещал быть верным супругом и добродетельным отцом, Витька по настоянию Саньки вставлять в письмо не стал, сказав, что и так всё понятно.

Далее шло описание:

— Ты чуть вошла, я вмиг узнал,

Весь обомлел и запылал.

Потом он решился отправить письмо:

— Но так и быть, письмо своё

Тебе по почте отправляю.

Перед тобой я слёз не лью.

В твоей защите не нуждаюсь.

И наконец завершил словами Александра Сергеевича, который ещё в прошлом веке предугадал Санькино состояние по поводу данного послания:

— Кончаю! Страшно перечесть…

Стыдом и страхом замираю…

Но мне порукой твоя честь,

И смело ей себя вверяю.

— Вить, а может, не надо? – спросил Санька, когда тот торжественно продекламировал письмо.

— Что «не надо»? Уже всё решено, — возмутился Витька. – Или ты против? Или хочешь предать Володю? Ты же видишь, как он страдает. А может, сам в неё втрескался?

Санька молчал. Это «может, сам в неё…» ещё больше заставило сомневаться.

— А написано хорошо? – тараторил Витька.

— Не знаю, — и Санька действительно не знал. Ему было многое не понятно, и не мог всё так быстро, как Витька, решать.

Витьке всё легко даётся. Задачку решить? Пожалуйста! Тамара Александровна не успевает на доске написать, а у него уже в тетради готовый ответ.