Фрида Вигдорова - Мой класс

— Там, подальше, у меня ещё целая пионерская серия, — объясняет Кира. — Вот мы дойдём — увидите. А вот броненосец «Потёмкин»! И баррикады девятьсот пятого года. С красным флагом — это Красная Пресня, смотрите.

— Ох, а дирижабль какой! Видите, их когда у нас стали строить!

— А вот Максим Горький!

— Это в тридцать втором году. Тогда праздновали, что он уже сорок лет писатель.

— Ух, какие красивые! Кир, это что?

— Этнографическая серия, — раздельно, с важностью произносит Кира. — Все народы СССР. По республикам. Вот Узбекистан — дома, как в Москве на улице Горького. А эта, красная, — туркменская. Хлопок собирают, везут на верблюдах, тут же грузовые машины — и прямо на фабрику.

— Здорово!

Новые страницы — новые возгласы. Вот славные деятели революции — Фрунзе, Киров, Дзержинский. Двадцать шесть бакинских комиссаров. Герои-стратонавты. Первопечатник Иван Фёдоров и Лев Толстой, Пушкин, Чехов и Маяковский. Шумный восторг вызывают марки, посвящённые челюскинцам, папанинцам, лётчикам — героям славных полярных перелётов. А московское метро! А спортивная серия! А марки авиапочты с крылатыми многомоторными красавцами! А марки в честь двадцатилетия Красной Армии, где Сталин приветствует бойцов Первой Конной!

Огромное впечатление производят антивоенные марки, выпущенные в 1934 году: фашистские бомбы, дождём падающие с чёрного, прорезанного молниями неба, горящие дома, мать с перепуганными детьми, бегущая куда-то прочь от охваченного пожаром дома…

Потом снова пошли изображения лыжников и бегунов, чудесные виды Кавказа и Крыма, подземные дворцы метро и великолепные новые здания столицы, Всесоюзная сельскохозяйственная выставка… С цветных квадратиков смотрят улыбающиеся лица людей, гордых и счастливых своим трудом.

И вот, наконец, совсем уже близкое, то, что происходило на памяти моих ребят: Отечественная война, победа, начало мирного строительства.

Кира показывает дальше и всё с большим увлечением рассказывает о каждой марке, о том, что на ней изображено.

— Откуда ты всё это знаешь? — спрашивает под конец Лабутин.

— Я как раздобуду марку — если на ней портрет, нахожу про этого человека книгу или смотрю, что про него в журнале пишут, — объяснил Кира.

— Кира, Кира, хорошая у тебя коллекция, прямо цены ей нет! — сказал Шура, вставая и расхаживая по классу. — Ты смотри: что ни марка, то целая повесть. Интересно собирать марки, очень интересно! Конечно, если не просто покупать и наклеивать, а вот как ты — знать, что каждая из них значит.

— А вы собираете марки?

— Как же, собирал — вот когда мы с Мариной Николаевной в школе учились. Только моя коллекция пропала во время войны… Ба! Послушай, Кира, у меня, кажется, есть для тебя подарок. У меня сохранилось несколько марок, и одна из них тебе пригодится — такой в твоей коллекции нет. Она путешествовала в моей записной книжке все годы войны.

— Какая? Какая марка? — закричали ребята.

— Пришлю — увидите. Хорошая марка! Мне она сейчас ни к чему, раз нет коллекции. И тебе будет марка, Андрюша. Вышлю, как только вернусь домой…

— Боюсь, что с нынешнего дня филателистов у меня в классе прибавится, — сказала я Шуре, когда мы с ним шли из школы.

— Наверно, — смеясь, согласился он.

— Слушай, а какие марки ты решил подарить ребятам?

— Секрет так секрет. Ты, я вижу, тоже любопытная. Пришлю — увидишь.

Через неделю Шура уехал и увёз с собой Вову Синицына. Но знакомство наше с воспитанниками детского дома не прекратилось. В одно из ближайших воскресений в Болшево поехали с Лёвой те, кто не был с нами в первый раз.

— Заведующая нас приглашала: «Приезжайте почаще, мы вам очень рады!» — рассказывал Выручка. — А малыши просто повисли на нас и не хотели отпускать.

Ещё через две недели группа ребят поехала в детдом с подарками: повезли книжки и цветные карандаши.

Связь с болшевцами становилась всё прочнее. Появились новые знакомцы.

— Знаете, в прошлый раз Егор спросил меня: «А хвост у Гитлера был?» — под общий смех рассказывает Лабутин.

— А Валя сидит рисует. Я спрашиваю: «Почему у тебя три солнца?» А она говорит: «Чтоб теплее было!» — сообщает Савенков.

— Людмила Ивановна ругает Митю: «Ты зачем не слушаешься?» А он ей: «Я нечаянно не слушался!»

В детдоме было пятьдесят ребят; младшему — три года, старшему — одиннадцать. Одних доставили на самолётах с Украины, из Белоруссии, других подобрали на смоленских дорогах; одну девочку нашли полузамёрзшей в лесу, другую передали сюда из московского эвакопункта. Не все они могли рассказать, что с ними произошло. Пятилетний Лёва Зотов сказал только несколько слов, простых и страшных: «Мы с мамой бежали, потом мама споткнулась и упала. И заснула. Я её будил, будил, никак не мог разбудить. Так она и не встала». Таю, Витю и Вову Любимовых за час до отъезда на фронт привёз отец — и не вернулся больше…