Наталия Лойко - Ася находит семью

Поп взмахивает кадилом. Сладостный запах ладана, еще более сладкий, чем запах ванили, вползает в Асины ноздри. Она вопрошающе смотрит на иконостас, на ряды темных, строгих ликов, поставленных в несколько ярусов. Смотрит на царские врата. И вдруг мысленно, как бы собрав воедино нечто давно зреющее в ней, произносит нелепейшую, но очень горячую молитву, обращает к господу богу мольбу:

«Бог, сделай так, чтобы тебя не было!»

И повторяет упрямо:

«Сделай так».

…На улице ливень. Деревья отчаянно машут ветвями, не то отбиваясь от обрушившихся потоков воды, не то стараясь запасти как можно больше влаги. Серые халаты девочек потемнели, самодельные тапки сняты с ног, — пусть зябко, была бы цела обувка. Ася не чувствует холода, она бежит по мостовой непривычно веселая, словно скинувшая какой-то груз.

Гоп через лужу! Гоп! Небо сверзилось на землю. Здорово!

Славный ливень! Василиса Антоновна в панике спасает свои юбки. Лужи кипят пузырями. Славно!

Правда, лихая погодка отняла у Аси надежду, лелеемую с прошлого воскресенья, когда она — вон там, на углу, у подъезда столовой «Труженик» — опустила письмо. Опустила и начала ждать.

Ненастье разрушило Асины планы, но это не мешает ей плясать под дождем, благо толстая экономка несется во всю прыть, несется — не обернется… Жаль, что кончается улица, что сразу за поворотом покажется красивый ненавистный дом, из которого Асе нельзя убежать.

И вдруг… Любимое волшебное «вдруг». Вдруг она видит: под навесом столовой «Труженик», благоразумно укрывшись от ливня, стоит Федя Аршинов. На нем кожаная куртка Каравашкина и заношенная, неизвестно где раздобытая буденовка с такой же звездой, как на курточке Шурика Дедусенко.

— Федька!

Ася бросается под навес, а стайка серых, потемневших от влаги халатов скрывается за углом вслед за вымокшей экономкой.

— Федька? Ты! — Асины зубы стучат не то от холода, не то от восторга.

Федя шарахается от вороха брызг, которыми его обдает влетевшая Ася.

— Эх ты, мокрая курица!

Мокрая курица? Ася счастливо хохочет.

— Пришел все-таки!

— Захотелось обратно?

— Ага. Дразниться не будешь?

— Пошли, пошли. Дождя не боимся?

— Мы? Дождя? Только, Федя, я Татьяне Филипповне слово дала… Я не обманщица.

— Дала и держи.

— А как же?..

— Я-то на что? — Федя откидывает назад наползшую на светлые брови буденовку. — Я тебя украду.

— Чего?

— Я сразу придумал: украду, и все. Поняла?

У Феди слово не расходится с делом. Взял да украл.

Не дожидаясь, пока за отставшей в пути Асей вернется кто-либо из ее надзирателей, не дожидаясь, пока утихнет водяной шквал, Ася и Федя, смеясь, выбежали из-под навеса и ринулись вперед. Прощай, здравница! Так Ася и не получила полагающиеся при выписке щедрые, угодные богу дары…

— Имей в виду, — сказал ей в пути обстоятельный Федя, — у нас очень туго с приварком. Да и сухари совсем подъедаем.

Он шагал своей ровной, степенной походкой, хотя дождь не щадил его русой непокрытой головы, ситцевой выцветшей рубахи. Кожаная куртка и красноармейский шлем укрывали идущую рядом с ним девочку.

— Подумаешь! Нужен мне приварок! — лихо ответила Ася.

— А еще… Проберут тебя ребята. Готова к ответу?

Из-под буденовки блеснули черные большие глаза.

Асе вспомнились слова Андрея, когда Асина мать отговаривала его от ухода с лесопилки Спрыгиной на работу на Торфострой. Она их повторила еще более лихо:

— Тонуть — так в море, а не в поганой луже.

Пятое сентября явилось для Аси знаменательной датой. И не только потому, что это был день возвращения колонистов в Москву.

Сразу же после завтрака Ася помчалась в зал, в высокий двухсветный зал, щедро пронизанный солнечными лучами. Центральная часть его вот уже с неделю освобождена от стульев и скамей и отдана детдомовским художникам. Поэтому Ася и переселилась, можно сказать, в этот зал.

Талантов в доме имени Карла и Розы всегда было вдосталь, не хватало возможностей, позволяющих этим талантам проявить себя в полную силу. Однако когда детский дом начал готовиться ко Дню советской пропаганды, возможности у детдомовских талантов стали почти безграничны — так, во всяком случае, утверждал Федя Аршинов, председатель комиссии по проведению этого знаменательного дня.

Федя и оба его помощника (у всех троих не так давно появились членские билеты с буквами РКСМ на обложке) раздобыли в недрах Наркомпроса два рулона обоев, на обратной стороне которых, по уверению Феди, не побрезговал бы рисовать и сам Репин. Райкомовцы, удивляясь собственному размаху, отсыпали детскому дому в пять бумажных фунтиков сухой краски. Пять разных колеров — это почти спектр!