Наталия Лойко - Ася находит семью

В последнюю ночь думалось о многом: например, о том, что придется следить за руками, не растопыривать пальцы, не делать новых расчесов. На уроках в ее классе многие потихоньку терли между пальцами, там, где особенно густо сидят мелкие, водяные пузырики. Школьный врач предупреждал: нельзя расчесывать, этим разносишь по коже чесоточного клеща, производишь новое заражение; но, когда класс протапливали и от тепла зуд становился сильнее, невозможно было удержаться. Своих-то ребят Ася не стеснялась, а здесь?..

— Ася! — окликает ее Шурик. — У тебя же были косы.

— Ну и что?

— Я знаю, почему ты их отрезала.

Ася пугается:

— Почему?

— Чтобы мальчишки не дергали.

— Верно.

Никто, кроме Аси и Вари, не должен знать, что Варя, срезав ее косы, долго орудовала частым гребнем, чтобы не было стыдно за волосы, которые редко мылись в эту зиму.

— Все тут, наверное, дразнятся, — вздохнул Шурик.

— Пусть, — ответила Ася.

Погрустнев, она стала загадывать, прозовут ли ее Цыганкой или будут кричать вдогонку, что глаза у нее как сковородки?

На лестнице, наконец, показалась Татьяна Филипповна. Ее обогнала Ксения, первой сбежала к детям. С ней Ася уже была знакома, уже успела поцапаться в актовом зале Наркомпроса из-за того, можно ли называть советский детдом приютом.

Воспитательница!.. А похожа на воспитанницу. Совсем была бы девчонкой, если бы не взрослая куртка. Сразу видно: надела для храбрости, чтобы детьми командовать. Ясно, такой воспитательнице мальчик со звездой милее, чем девочка в бархатном капоре.

Татьяна Филипповна шутливо поворачивает Асю к себе:

— Спиной к обществу стоять не полагается. Знаешь, куда тебя сейчас поведут? В столовую.

В столовую? Вот здорово! Не успели прийти, как на них уже выписан паек. Варя не зря говорила:

«Теперь государство взялось о тебе заботиться, ты уж пользуйся!»

— Завтракать! — торопит Ксения и пробует, не слишком ли тяжела для Аси ее корзина. — Вещи пока оставите у меня.

Над лестничной площадкой висело два красных полотнища. Верхнее вмещало известную всем строку:

МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ!

Нижняя надпись уже не первый раз смущала Ксению:

ДЕТИ, ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА!

Она и сейчас хотела спросить Дедусенко: «Не пахнет поповщиной, на ваш взгляд?» — но та не смотрела на Ксению, а склонилась к ребятам, обняла обоих. Обняла и сказала:

— Ну, храбрецы, вступаем в неведомую страну!

В комнате Ксении стоял большой рояль, на нем фарфоровый мопс и статуэтка: пастух и пастушка. Выше красовался плакат:

ГРАЖДАНЕ, СДАВАЙТЕ ОРУЖИЕ!

— Поверите, товарищ Дедусенко, днем к себе и не заглядываю… — Ксения поспешила сдвинуть безделушки в дальний угол рояля, на пыльной поверхности которого сразу обозначились ярко-черные полосы. — Руки не доходят повыкинуть это мещанство. — Она ударила ладонью об ладонь, отряхивая пыль. — Досталась мне обстановочка от параллельной дамочки…

Ася оживилась. Она не преминула щегольнуть перед Шуркой своими познаниями:

— Параллельные дамы — это, например, французская и немецкая. Разговаривают с институтками каждая на своем языке.

Татьяна Филипповна сказала:

— Так пойдемте, Ксения!

— Пошли! Только, товарищ Дедусенко, если можете, зовите меня при всех Ксенией Петровной.

— А меня… Меня, мама, не Шуриком, а Шуркой.

— Слушаюсь, — улыбнулась Татьяна, поняв, что с этой минуты она сама для всего мира больше не Татьяна, а Татьяна Филипповна.

Столовая, расположенная в первом этаже, напоминала трапезную монастыря. Толстые стены, глубокие проемы окон, длинные столы и скамьи. На столах в ожидании едоков стояли, сгрудившись, жестяные кружки и стопки таких же тарелок. Там, где дети уже примчались к завтраку, воспитатели накладывали из кастрюль на тарелки жидковатое картофельное пюре, разливали из объемистых медных чайников темный, не заправленный молоком кофе. Из кружек поднимался белый, густой на холоде пар. Был виден и парок дыхания. Не дожидаясь горячего, ребята жадно расправлялись с хлебом.

Ксения подвела Асю и Шурика к пустому столу.

— Потерпите. Пойду добывать вашу долю. — Прежде чем отойти, она указала Татьяне Филипповне на длинноволосого молодого человека, выходившего из кухни: — Бывший латинист. Нанялся воспитателем…

Длинноволосый воспитатель, оставшийся не у дел с тех пор, как в гимназиях упразднили латынь, видно, чувствовал себя в новой роли прескверно. Напряженно вытянув перед собой руки, он нес поднос с хлебом. Подойдя к столу, по которому его подопечные нетерпеливо колотили ложками, он быстро поставил на середину поднос и отскочил, словно от горячей плиты. Дети — и мальчики и девочки — бросились к хлебу. Кто был сильнее и обладал наметанным глазом, хватал кусок получше. Из-за одной горбушки просто передрались.