Александр Батров - Орел и Джованни

— Финвалы! Эй, все наверх!

И он не ошибался.

— Это называется шестое чувство! — говорил он гордо.

Стильверсейн никого не допускал к пушке, он ревниво оберегал ее.

Шли недели. А норвежец не переставал бахвалиться:

— Я люблю зрителей, но вы чересчур пристально смотрите, как я бью китов. Вы не так скоро сможете сделаться гарпунерами в Антарктике. Нет, это большое искусство!

Мы молчали, продолжая присматриваться, как он ведет охоту. Море сближает людей, и Стильверсейн подружился со всей командой.

В шторм, когда мглистая зыбь не позволяла вести охоту, он выпивал стакан виски, которое хранил в каком-то особом термосе, без конца курил свой крепкий табак, ценимый лишь самыми отчаянными курильщиками. В такие дни он любил беседовать со мной.

— Вы, русские, хорошие люди, — говорил он, выпуская облака дыма. — Мне с вами хорошо. Только зачем вы все смотрите, как я бью китов? Мы, норвежцы, охотимся здесь много-много лет… Вам нужно большое время…

— Советские люди привыкли обгонять время.

— Вам нравится быстро жить? Скоро умереть?

— Нет, вы не так поняли, Олаф. Жить мы любим долго, а дела делать быстро.

— Теперь я знаю. Только с китами у вас ничего не получится, южнополярный кит трудный.

— Трудный — не трудный, а в будущую путину мы будем сами гарпунить китов! Ведь на стоянке в Одессе мы занимались на гарпунерских курсах, изучали теорию.

— Это очень дерзкие слова, — сказал Стильверсейн хмурясь.

Вот из-за этого мне порой нравилось подразнить норвежца.

— Олаф, — просил я, — покажите, как надо гарпунить китов.

— Вам показывать?..

От такой просьбы лицо Стильверсейна становилось словно у скряги, к сокровищам которого прикоснулась чужая рука.

Однажды в шторм накат зыби обрушился на Стильверсейна. Его опрокинуло. Не будь возле него боцмана, который бросился к нему на помощь, норвежец в один миг очутился бы за бортом китобойца.

Я отвел норвежца в каюту и принялся растирать ушибленные места.

— Спасибо, — придя в себя, сказал он, — большое спасибо! Вы сможете плавать в Антарктике. Вы отважные… Ладно, я буду показывать вам, как надо гарпунить кита.

Это было так неожиданно, что, признаться, я даже растерялся:

— Неужели, Стильверсейн, это правда?

— Да, правда.

Но вскоре на него нашло раздумье. Может быть, ему было страшно делиться опытом со мной? Ведь об этом могут узнать в корпорации гарпунеров, и тогда до самых последних дней жизни быть китобою Олафу без дела на берегу. И Стильверсейн хитрил:

— Не надо знать кита, надо знать воду. Ветер висит — кит ленивый. Ветер шумит — кит злой. Вода черная — кит хитрый…

Вскоре промысловый сезон закончился. В следующую путину мы вышли без иностранных гарпунеров.

Бывая в Кейптауне, я спрашивал о Стильверсейне, но «Хозяин Большой Воды», казалось, пропал без вести.

… И вот, после стольких лет разлуки, Олаф снова со мной.

— О, я теперь не тот, не тот Стильверсейн! — сказал он, сердито ткнув себя мундштуком трубки в грудь. — Тот был суеверный и самодовольный скот, — признался он с грустью, — а этот, что стоит перед вами, понял, как надо жить…

Я внимательно слушал Стильверсейна. Резкие морщины по краям губ, желтая кожа лица и вздрагивающее плечо говорили о какой-то пережитой трагедии. Лишь одни глаза, голубые, по-детски ясные, остались от прежнего Олафа.

Потоки мутной воды неслись по мостовой. Водосточные трубы с взрывающим клекотом выбрасывали фонтаны. Все тонуло в сером, холодном сумраке. В подворотне сквозило.

— Олаф, — сказал я, — пойдемте куда-нибудь в тепло.

— Что ж, пожалуйста, — ответил он нерешительно. — Только у меня ничего нет…

Подняв воротники плащей, мы направились к набережной. Дождь утихал. Наступили сумерки. В гавани зажглись корабельные огни, и отражения их в воде, у самых бортов, были похожи на огромные золотые початки кукурузы.

Пивной бар «Королевский пингвин» привлек наше внимание. Мы вошли и выбрали столик подальше от стойки.

Официантка, миловидная девушка, недоверчиво покосилась на Стильверсейна.

— Две кружки пива, хлеба, ветчины, сыра, и побольше! — заказал я, и не ошибся.

Стильверсейн с жадностью набросился на еду. Потом он выпил пива и закурил трубку.

— Я вижу, вы хотите узнать, что произошло со мной? — произнес он тихо. — Хорошо, я скажу… Это случилось в том самом сезоне, когда вы без посторонней помощи отправились бить китов, а я нанялся на китобойное судно «Риндбок». В океане, в разгар промысла, я заболел — заболел впервые в жизни. Может быть, лихорадка… Не знаю… Температура доходила до сорока. Да, вот я и свалился. А тут, как назло, марсовый орет: «Гарпунера к пушке!» Я не поднялся. Пришел капитан, мистер Джегере, похожий на абордажный крюк, и стал кричать: «Стильверсейн, вы должны встать! Встать и гарпунить китов! Из-за вас компания не может терпеть убытки!» — «Я не могу, — сказал я, — нет сил… Я ничего не соображаю». — «Поглядите-ка вот на эту штуку», — сказал капитан Джегере и показал мне пистолет.