Эдуард Корпачев - Тройка запряженных кузнечиков

Так они вышли с отцом к неприятельскому стану, по песку прошествовали мимо селивановских, делавших вид, что не замечают их, и все же напряженно следивших за ними, как будто они, Звездочет и отец, могли выведать какую-то самую сокровенную тайну.

— Ты иди. Тебе пора, — сказал Звездочет отцу, потому что дальше было бы невыносимо видеть, как он страдает, хотя и пытается выглядеть безразличным.

И все-таки отец вместе с ним зашел в избу. Печь уже не горела, только дышала вкусными запахами, и Степанида Степановна уже не выглядела краснокожей, а просто темнолицей, с бурыми, древними руками. Здесь же сидела и Юля.

А селивановские были настороже и сразу же заявились в избу ватагой. Их предводитель Багратион вежливо стал спрашивать у Викентия Васильевича, нравится ли ему тут, а Викентий Васильевич отвечал, что в гостях хорошо, а дома лучше, и селивановские театрально потупили взор, наигранно смущаясь, и более других был Звездочету неприятен в эти минуты Стас, который лез вперед, преданно посматривая на отца. Он, этот неуклюжий толстяк, понимал, что пленение Звездочета не столь уж серьезно по сравнению с учебой, с занятиями, когда Викентий Васильевич будет неподкупно строг.

Но вот отец весело повел глазами на всех, поднялся, протянул Звездочету руку, и, хотя пожатие отцовской руки было знакомым, твердым, Звездочету стало невыносимо больно от этого как бы прощального рукопожатия.

Все происшедшее вставало перед Звездочетом сызнова, и вставало беспощадно. И вот теперь, страдая не только за себя, а и за отца, вдруг потерявшего власть над своими селивановскими учениками, над отличниками и двоечниками, Звездочет чувствовал в себе ту особую злость, которая делала его неутомимым и бесстрашным; и такой, готовый на все, готовый на любой риск, он уже искал выхода из плена, он уже преодолевал мысленно всякие препятствия и флаг неприятельский уносил на груди. И не понимал Звездочет, зачем ему жить дальше, если он задания не выполнит, — зачем ему жить дальше с поруганной честью?

А двоечник Стас не покидал избы, все вертелся вокруг стола, все поглядывал преданным взглядом, точно был готов услужить ему, Звездочету.

Юля, тоже не уважая Стаса, вытурила его наконец:

— Иди, иди, жирный, соблазняй мух на дворе.

И, как только вышел Стас, она зашептала Звездочету:

— Послушай, у меня есть такой план — мы их всех проведем! Тебе нужен бело-голубой флаг? Сошьем! А что, не смейся. Голубого атласу у меня хватит — я хотела из него кое-что сделать, ну, не жалко, — а белой материи легче всего достать. Я за ночь сошью бело-голубой флаг, поверь, Звездочет!

Не ожидал он такого обмана от Юли и растерянно улыбнулся. А она, поощренная его улыбкой, принялась доказывать, что новый флаг будет вовсе не хуже флага селивановских и что можно бежать завтра, что она готова бежать с ним, что хотела бы пожить на рыбозаводе, где пирс, и рыбацкие катера, и мережи на колках, и на траве блестят чешуйки, как вечная роса.

— Нет, Юля! — сказал он ей с возмущением. — Тут нечего хитрить. Надо по-честному, Юля.

Юлина затея с самого начала казалась Звездочету оскорбительной. С наступлением темноты надо попытаться снова пробраться к мачте и бесшумно свалить часового.

Он ждал потемок, ночи. Стас по-прежнему охранял его у двери, слышно было, как он ходил у крыльца, окликал кого-то, а бабка Степанида Степановна спала, и Звездочет решил, что самое время исполнять свой план. Он мог бы выйти в дверь, Стас не помыкал бы теперь им, как утром, но можно было выйти и в окно, и вот он, поднявшись с жесткой лавки, осторожно потянулся к окну, распахнул его в огород, в запахи укропа, в стрекот кузнечиков, во тьму.

— Кто там? — настиг его спокойный, недреманный голос Степаниды Степановны, и Звездочет, помедлив, соскользнул с подоконника на пол, смело прошел к двери, потом вернулся и, набрав со стола в карманы яблок, вышел на крыльцо и сказал часовому:

— А погодка, Стас, а? Прекрасная погодка! Давай прогуляемся.

— Вдвоем? — спросил Стас. — Вроде нельзя тебе…

— Пустяки. Никуда я не сбегу. Ну куда я сбегу ночью? Айда на берег. Даже можем выкупаться перед сном.

— Не знаю, Звездочет, не имею права…

— А я вот отцу, Викентию Васильевичу, скажу насчет тебя. Так, мол, и так, батя, не притесняй Стаса. Если захочешь вызвать, сначала погляди на него с намеком и, если он возьмется рукой за левую мочку, — значит, не вызывай. Вот будет тебе жизнь!

— Не врешь, Звездочет? — заговорщически шепнул Стас. — Правду говоришь?