Ахмет Мальсагов - Лорс рисует афишу

— Если бы не эта моя фразочка, может, не было бы даже такого концерта, — звонко рассмеялась Аза. — Чтобы вы очнулись, вас надо немножко разозлить. Или наоборот — сказать вам то, что я так плохо умею говорить…

— Что?

— Ласковое слово.

Одно из писем Эли удивило Лорса своим высокомерием: «Ты мне все время так расписываешь конюхов, доярок, баянистов, бригадиров… Скажи, а есть ли среди твоих клубных людей просто интеллигентный человек?»

Лорс перебрал в памяти всех, кого в Предгорном знал. Знал он немногих. Главным образом только ту «несерьезную» публику, которая посещает танцы. Но даже в Доме культуры совсем не наперечет интеллигентные люди! Чем хуже любого городского интеллигента Липочка? Он всегда доброжелателен, у него много такта, никогда не вспылит, как Лорс. Читает не что попало, а вещи, о которых Лорс знал прежде только понаслышке: Тютчев, Элюар… Ну хорошо, Липочка — колхозный сварщик. «Из конюхов», как считает Эля.

Лорс вспомнил Тамару, которую стал все чаще видеть вместе с Азой. «Вот тебе девушка, дочь колхозника, — писал Лорс Эле, — у нее нет никаких самодеятельных талантов, над которыми ты посмеиваешься (а я по долгу службы перестал). Но сколько истинного вкуса у этой некрасивой девчонки. И в одежде, и в необычных суждениях о новой книге или фильме. Знаешь, я даже последил как-то за рецензиями в журналах. Не совпадает! У Тамары — свое. О музыке чаще всего отзывается сдержанно: «Я плохо знаю классику». Но однажды к нам забрел проезжий геолог. Он искал на танцах братишку и засиделся у нас за шахматами. У него был ворох пластинок. Я зашел зачем-то за кулисы, а там — Тамара. Тайком утащила туда тяжелую радиолу. Сидит на полу, слушает пластинки этого геолога. Перебирает их и шепчет в потемках: «Равель… Дебюсси». Ты слышала что-нибудь о таких? Я — нет, хотя и под пытками никому не признался бы в этом (кроме тебя)».

Лорсу показалось глупым распинаться на тему «Мы тут тоже интеллигентные». Да и вообще, кого можно назвать этим словом по нраву? Размышляя над этим, он написал в письме Эле еще об одном человеке — заведующем районной аптекой Егоре Денисовиче. Уж этот-то, несмотря на такие свои крестьянские позывные, наверное, должен быть полностью в духе Эли. Как же опростоволосился Лорс перед Элей, расписав ей аптекаря!

…Свели с ним Лорса шахматы, когда Лорс однажды играл с кем-то в парке на скамейке. Аптекарь неожиданно оказался цепким и грамотным шахматистом. Он почему-то ходил в гимнастерке и хромовых сапогах, но от деревенского его отличишь сразу и по манерам, и по разговору. Небольшой ростом, с чуть поредевшими волосами, с четким очерком насмешливого лица, глянцево-блестящим лбом, он умел держаться со всеми дружелюбно. И все же Лорсу все время чудилось в этом дружелюбии твердое чувство неизменного превосходства. Говорили, что аптекарь — олицетворение сельского «бонтона», что у него собирается «общество».

Презрение к слову «самодеятельность» Лорс почувствовал в деликатном аптекаре сразу. Сам еще не освободившийся от этого презрения, Лорс старался быть терпимым и все же таил против аптекаря раздражение. Даже когда аптекарь при встрече произносил с обычной своей полуулыбкой невинную фразу вроде «Ну, как клубная жизнь?», Лорс чувствовал раздражение. Впрочем, у Лорса всегда было средство отквитаться: он старался бить аптекаря за шахматной доской, причем непременно при болельщиках, публично.

— Приходите ко мне домой, сыграем в уединении, — предложил как-то Егор Денисович.

Там Лорс проиграл. Удивительно! Он, который всегда так стесняется публики, без нее гораздо хуже играет в волейбол и шахматы: рассеянно, скованно.

Обрадованный победой, аптекарь оставил Лорса обедать. «Я что-то и не помню, бывал ли я когда-нибудь в таких шикарных домах даже в городе, — писал Лорс Эле. — Обстановка, безделушки, картины — все «буржуйское», старинное, хотя вместе с тем вроде бы и новенькое. Не поймешь… Книги с золотыми обрезами. Подают в фарфоре. В рюмках, вилках, тарелочках, подставках я запутался… Старушка, пухлая, с маникюром, — то ли прислуга она у них, то ли приживалка, так и не понял. Жена — врач, красивая, сдержанно-приветливая, разговор с мужем у нее какой-то весь на доброжелательных полутонах, но без фамильярности. И меня так ловко втягивают в разговор о всяком таком возвышенном, что я даже чуть-чуть осмелел.

Интеллигенты? Вот тебе, Эля, и наше село. Но знаешь что? Никакой для меня не интеллигент этот аптекарь, ей-богу. Жена зовет его не Егор, а Жорж. Мне сразу тошно стало. Старушка разложила вилки и ложки. Жорж ей сказал негромко и даже ласково: «По-моему, полагается класть их выемками вверх?» А у нее пальцы наманикюренные затряслись, и она начала совсем путаться в этих выемках. Как уж она зато потом заглаживала свой грех! Острила за столом, паясничала… «Какое слово сохраняет смысл, сколько бы букв ни отнять? Доклад. Оклад. Клад. Ад». Аптекарь смеется, переспрашивает, просит повторить.