Еду, еду, еду
Я по белу свету,
К бабушке и к деду
Никак не доеду.
Чтобы путь далекий
Быстрым был и гладким,
Припрягу сороку
Я к своей лошадке.
На синем-синем небе ярко горело солнце. Над дорогой, перед лошадью, словно сопровождая ее, кружили стрекозы с прозрачными слюдяными крылышками. Зелеными пятнами темнели в розовато-коричневом гречишнике круглые островки кустов. Весело постукивали колеса телеги. Пахло медом, и от сладкого запаха этого кружилась голова.
Маринка глубоко, аж в груди кольнуло, вздохнула и откинулась на спину. Зажмурила глаза и словно поплыла, покачиваясь в лодке, по широкой, спокойной реке. И вдруг ей почудилось, что они едут совсем в другую сторону — не в деревню, где их ждет не дождется бабушка, а назад, на аэродром.
Она подняла голову. Нет. Далеко впереди, как и прежде, возвышаются зелеными горами деревья, справа сверкает на солнце крыша какого-то огромного здания. Маринка легла, зажмурилась — и телега снова покатила назад.
Она лежала и слушала, как дедушка разговаривает с мамой. Правда, говорил больше дедушка.
— Вот уж беспокойный человек этот Мартын, — попыхивал дедушка трубкой. — Обязательно надо ему что-нибудь такое придумать, чего еще ни у кого нету. Теперь, вишь, дыни привез… Ты, Валюша, его должна помнить. Это ж он, когда ты еще в школу ходила, приезжал в наш колхоз пчел покупать. Двенадцать ульев они взяли тогда. И картошку «темп» он первым в наших местах стал сажать. Отменная картошка, крупная, разваристая, а урожай — по ведру с куста. Он сначала у себя в огороде посадил — из какого-то картофляного научного института с десяток привез, а теперь у нас никакой другой и знать не хотят. И в колхозах, и на участках приусадебных только «темп» растет. А Мартын уже над новой колдует, «белорусская» называется. Вроде бы она получше «темпа» будет, в ней, ученые говорят, крахмала больше. Башковитый, скажу я тебе, мужик. Я его еще с войны знаю, партизанили вместе…
Под мерный перестук телеги и негромкий голос дедушки Маринка задремала. Что ни говори, а встала сегодня рано, раньше всех… Опять же дорога: троллейбус самолет… А волнений сколько! Разморило Маринку.
Каштан мягко прихлопывал копытами дорожный песок. Потом под ногами у него что-то забарабанило, и тут же словно гром из края в край прокатился.
Маринка быстренько вскочила и протерла кулаками глаза. Оказывается, они переехали мост через речку.
— Гуси! Гуси! — пронзительно закричал Саша, словно никогда раньше не видел гусей.
— Ой-ёй-ёй, а сколько же их! — подхватила Маринка.
Оба берега реки у дороги казались белыми от гусей. Словно снег выпал и замел все вокруг. Гуси щипали траву, неторопливо переваливаясь на коротких ножках. Целая стая бултыхалась в речке. И только один глупый гусак вдруг вытянул длинную шею, грозно зашипел и побежал за телегой.
— Чего это ты, чтоб ты здоров был! — сказал дедушка, взял у Саши кнут и покрутил им в воздухе.
Гусак понял, что шутки плохи, остановился, задрал голову и злобно загоготал. Потом повернулся и важно направился к реке, всем своим видом давая понять остальным гусям, что это именно он прогнал громыхающую телегу, что, если бы не его отвага, худо пришлось бы всему гусиному племени.
— Ну, — хитро прищурился дедушка, собрав у глаз веселые лучики-морщинки, — а сосчитала бы ты, сколько в нашем колхозе гусей?
— Может быть, сто? — неуверенно назвала Маринка самую первую цифру, которая пришла ей в голову.
— А вот и не угадала, — усмехнулся дедушка. — Не сто, а три раза по сто да еще тридцать. Целый, к примеру тебе сказать, гусиный батальон. А знаешь, кто им командует, тем батальоном? Наши ж хлопчики и девчатки. У нас в позапрошлом году всего с десяток гусей было, никто ими не занимался. И без того работы много, где ж ты рук свободных наберешься. А пионеры задумали птицеферму организовать. И что ты думаешь — организовали. Сами за гусями и ухаживают: кормят, на речку пригоняют. Кухню специальную построили и электричество туда провели…
Подробнее рассказать о птицеферме дедушке не удалось, потому что Каштан повернул направо, и телега вдруг оказалась в широком зеленом туннеле. С обеих сторон за низенькими заборчиками из штакетника высились стройные клены, кучерявые липы, развесистые каштаны, белоствольные, в черных пятнышках веснушек, березы. За ними, в глубине дворов, в густой зелени цветников и садов, приветливо поблескивали окнами дома под шиферными, железными, черепичными крышами. Дома были обшиты досками и покрашены голубой, желтой, салатовой краской — словно прошел по деревне веселый волшебник и разбросал осколки теплой семицветной радуги.
Читать дальше