Гэри Шмидт - Пока нормально

А если бы вы взглянули мистеру Пауэллу в глаза, то подумали то же самое, что подумал я: «Надо вернуть птиц обратно». И Полярную Крачку, и тупых Большеклювых Тупиков, и Бурого Пеликана – всех, кого не хватает.

Я должен вернуть обратно всех птиц.

А еще я снова начну рисовать.

Вечером Эрни Эко пришел к нам ужинать, потому что после ужина они с отцом собирались пойти куда-то смотреть новый пикап – какой-то болван продавал его гораздо дешевле, чем он стоил на самом деле, и требовал всего-навсего сто долларов задатку. «Дешевле только даром», – сказал Эрни Эко, добавляя себе еще кусок ветчины, и не передам ли я ему картофельное пюре?

Моя мать ничего не сказала. Она не улыбалась.

– Я вчера заходил на фабрику, – сказал я.

Отец с Эрни Эко посмотрели на меня. Мать тоже – взволнованным взглядом. Ее вилка застыла в воздухе.

– И? – спросил отец.

– Получается, вам дали парковочные места, которые я выиграл.

– Ну и что? – сказал Эрни Эко. – Это не стоило мистеру Толстосуму Балларду ни гроша.

– Ему же надо прикидываться добреньким перед теми, кто на него вкалывает, – сказал отец.

– Он сказал, что отдал тебе…

– Ничего он мне не отдавал, – сказал отец. – Ты что, видел, как я что-нибудь приносил? Видел или нет? Вот и не болтай.

– Он сказал, что отдал тебе бейсбольный мяч с подписями и сто долларов.

Отец положил обе руки ладонями на стол и посмотрел на меня. Он смотрел долго, не отрываясь.

– Что ты хочешь сказать?

– Я просто говорю, что сказал мистер Баллард.

Руки у отца дрогнули.

– Если мистер Толстосум Баллард сказал, что отдал мне бейсбольный мяч с подписями и сто долларов, то он врет. Понял?

Вы знаете, что я должен был сказать. Даже мой брат и тот знал, потому что после молчания, которое тянулось очень долго, он прошептал: «Дуг понял».

Отец посмотрел на брата.

– Заткнись. – И повернулся ко мне. – Я сказал, что мистер Толстосум Баллард нагло врет. Ты понял?

И тут я сообразил, как Одюбон заставил двигаться своего Желтоногого Улита. Он, то есть Желтоногий Улит, смотрит в темный лес и собирается перейти речку, которая отделяет его от этого леса, и его задняя нога наполовину поднята, потому что он хочет ею оттолкнуться, и он знает, куда идет, но все равно идет – спокойно, смело и прямо. Он собирается выйти на середину картины, где ему и надо быть, и за спиной у него будет свет, а впереди темнота. Весь его мир ждет, чтобы он это сделал.

И я тоже.

Я посмотрел на брата.

Что бы ни дожидалось Желтоногого Улита там, в темноте, он все равно сделает то, что должен.

– Кто-то врет, – сказал я.

Вот то, что случилось дальше, в цифрах:

Он промазал в первый раз, потому что я отшатнулся назад.

Промазал во второй, потому что я оттолкнул стул и вскочил.

Попал в третий, потому что Эрни Эко, урод, выставил свою руку, и я не смог пробежать мимо.

И снова промазал, когда я вывернулся и первым добежал до задней двери.

Я считаю, что это победа.

Потом я вернулся в Мэрисвилльскую бесплатную публичную библиотеку и просидел там до самого закрытия, то есть до девяти часов. Мистер Пауэлл оставил книгу раскрытой на Желтоногом Улите. Вы скажете, что у этой птицы тупые желтые ноги? Может быть, зато она знает, куда на них идет.

Знает.

Но мне-то от этого не легче.

Когда я в тот вечер опять вернулся домой, отца не было, мать ушла к себе в спальню, а брат, один-одинешенек, подкидывал и ловил бейсбольные открытки – верный признак того, что у него в котелке что-то бурлит вовсю.

Я стал подниматься по лестнице.

– Эй, – сказал он. – Ты хоть понимаешь, какой ты придурок?

– Заткнись, – ответил я.

– Трудно было сказать «я понял»? Трудно, да?

Я перегнулся через перила.

– А тебе что, никогда не хотелось сказать «нет, не понял»? Хотя бы раз? Тебе никогда не хотелось…

– Каждый день, Дугго, – сказал он.

– Так почему ты не говоришь?

– Потому что когда ты удрал, Дугго, на кого он, по-твоему, стал орать? Как ты думаешь? Поэтому она и сидит наверху – чтобы ты не видел ее лица, потому что она плачет с самого ужина. Теперь понял?

Я сел на ступени.

– Ну что, понял, Дугго? Понял?

– Заткнись. Это не как ты…

– Как я что? Как я что, Дугго? Ты хоть когда-нибудь думал, каково это – быть таким обозленным, что ты… А потом что-нибудь случается, и все говорят: ну конечно, он ведь такой, и всегда будет таким, и ты решаешь, что раз так, то и пожалуйста? Но ты все время думаешь: «Неужели я буду таким, как он? Или уже я такой?» И от этого злишься еще больше, потому что, может быть, ты и правда такой, и тебе хочется…