Эсфирь Цюрупа - Улица Зелёная

Матвей очень удивлён. Оказывается, они все вместе должны куда-то брать и Писклю?

— К-куда? — растерянно спрашивает Матвей и крутит вихор на затылке, так что тот встаёт столбиком. — Куда возьмём?

— Туда.

Панков глядит поверх головы Матвея.

Матвей оборачивается. Он видит белку, она сидит на подоконнике светёлки, держит в лапах орех, грызёт, и скорлупки скатываются с подоконника вниз. Прадед всегда насыпает орехов у себя на окошке.

— Туда! — пищит Пискля и показывает наверх пальцем.

— Туда, — кивает Панков и глядит в лицо Матвею по-доброму. — Мы, честное-пречестное, ничего не будем трогать руками. Ты нам покажи разные ископаемые штуки, которые твой прадед собирает, и мы уйдём. Нам только на черепки посмотреть…

Но ведь прадед не позволяет ходить в светёлку без него! Там у него рабочий кабинет. Там стол, заваленный бумагами и фотографиями, там пишущая машинка.

— Он черенки не собирает. Он берёсты собирает. Древние берестяные грамоты, письма. Их читать надо, а без этого всё равно не интересно.

— А я умею читать даже самые длинные слова. И писать уже умею, — говорит Панков.

— Мы только посмотрим и уйдём, — тихо просит Дёмочкин и улыбается с такой надеждой, и синие его глаза глядят так просительно, что Матвей сразу понимает: если он не покажет ископаемые штуки, ребята станут самыми несчастными людьми на свете.

И тогда Матвей чувствует горячее, нетерпеливое желание сейчас же, сию минуту сделать их счастливыми.

Он кивает: ладно уж, пошли.

Но едва они делают первый шаг, как их настигает страшный крик.

— Бе-ей! — несётся с террасы. — Да не выкозюливай, а бей!..

И сейчас же из всех окон на улице Зелёной доносится дружный вздох: «Штанга-а!» И перепугавшиеся ребята понимают: да это же футбол!

— Кто у вас так сильно болеет? — спрашивает Панков, а Дёмочкин и Пискля всё ещё испуганно косятся на террасу.

— Это прабабушка, — отвечает Матвей.

— А у вас цветной телевизор? — спрашивает Пискля.

— Не-а.

— И у нас нет, — кивает Пискля, — лучше бы я у наших соседей родился, у них цветной.

Тут Дёмочкин перевёл испуганные глаза на Матвея.

— А у вас не пожар? — спрашивает он.

Из распахнутого окна ползут вверх, в зелёные ветки хвои струи синеватого дыма.

— Не-а, — отвечает Матвей. — Это моя прабабушка курит.

Ребята с сомнением глядят на террасу.

— Она у тебя какая-то неправильная, твоя прабабка, — удивляется Панков. — За «Спартак» болеет, курит, и слова у неё какие-то неправильные. Выкозю-ю-ли-вает… — повторяет он и фыркает.

И Дёмочкин улыбается, и Пискля хихикает — рот от уха до уха. Матвею не нравится, что они смеются.

— Мало ли что она неправильная, — вступается он, — всё равно она сто́ящая, потому что она добрая.

А про себя думает: «Если бы она меня тёткинским именем не звала, совсем была бы отличная прабабушка. И ещё — если бы к детсадовскому забору пускала».

На цыпочках, таясь, они обходят дачу.

— Да вы не бойтесь, идёмте, — говорит Матвей, — когда футбол, они всё равно ничего не слышат вокруг.

Стараясь не топать, поднимаются по наружной деревянной лестнице. Тут на ступеньках опять их нагоняет вопль:

— Рукой сыграл! Ализам! Ализа-ам!

— Какой ещё ализам? — испуганно спрашивает Пискля.

— Это моя прабабушка всегда нарочно слова переворачивает, — объясняет Матвей. — Ализам — наоборот получается — мазила.

Они поднимаются по ступенькам, а вслед, из всех окон на улице Зелёной, из сорока телевизоров, с быстротой пулемёта несутся вести со стадиона… Кто-то передаёт мяч кому-то, тот подаёт его обратно, надо бить! Бить надо! А! Упущено время. Идёт борьба за мяч. Хорошо! Наши перешли в атаку… Нападающий обводит одного защитника, другого, подаёт на штрафную площадку, удар, штанга! Ещё удар! Го-о-ол!..

А незваные гости в эту минуту перешагивают порог светёлки под крышей. Сперва они глядят в огромное — во всю стену — окно. На подоконнике уже нет белки, удрала, только скорлупки. На столе, на открытой пишущей машинке по клавишам прыгает синица, увидала гостей — перелетела за окно на ветку и свистнула. Сосны протягивают в светёлку зелёные лапы. Совсем близко, на чешуйчатом рыжем стволе, в оконце скворечника вертится скворушка, показывает наружу то хвост, то клюв.

Из окна видно далеко. Улица Зелёная как на ладони, заборы кажутся низкими, просматриваются все дорожки, площадки и клумбы в детском саду.

— Вот это так наблюдательный пункт! — одобряет Панков.

А Пискля ударяет по клавишам машинки пальцем. Панков отдёргивает его руку и шипит: