Ульф Старк - Чудаки и зануды

Музыка рассказывала о дедушкином горе, о тоске по ослепительной улыбке и черном приземистом корпусе пианино, о любви к этим камням, вехам, соснам, птицам, светлому небу и черной земле.

Мама надела бабушкину шляпу. Не знаю, о чем она думала. Она держала меня за руку, а я прижалась к ее плечу. Музыка продолжала свое грустное ликование, и я склонялась к маме все ближе и ближе. Давно мы так не сидели, не ссорясь, не злясь друг на друга. Мне так этого не хватало! Я и не надеялась, что такое еще возможно. Я была на пути к себе, в свою страну, где стану чудачкой на свой манер. Мама сияла и лучилась, и я почти исчезала в ее лучах, как звезда при появлении солнца. Я держала маму за руку и не сводила глаз с дедушки, который тоже уходил от нас.

И вдруг я увидела бабушку. Ее грузное тело, большие ноги, умные глаза. Она стояла подле дедушки и казалась реальнее его. Ее круглая щека касалась его лысины. А дедушка улыбался своей виолончели. Потом бабушка исчезла, вернулась обратно в музыку.

Неужели такая любовь еще бывает? Я думала о маме, о всех тех мужчинах, что босиком или в скрипучих башмаках прошли по нашей квартире. Может, вечная любовь уже умерла, ведь вымерли же мамонты, исчезли газовые фонари и граммофоны. Музыка вздыхала и смеялась, а я представила вдруг Катти и Исака. У Катти были желтые глаза, как у мамы, а у Исака – голубые, как у дедушки. Что мне в них? И что им надо от меня?

Темный деревянный инструмент разразился последним божественным смехом.

Все кончилось.

Последние звуки, легкие, как пух одуванчика, летели над вереском, над водой и устремлялись к небу. Мгновение дедушка сидел не шевелясь, зажав смычок в руке. Глаза его сияли. Он казался усталым, словно после тяжелой работы. Дедушка поднял виолончель над головой и разбил ее о камни.

– Мелодия допета, – сказал он с тусклой улыбкой.

В печи трещали дрова. Мы с мамой улеглись спать, а дедушка все сидел у окна. Я слышала, как он бродил по дому, выдвигал ящики, открывал шкафы, а часы все тикали, приближая утро. Когда оно наступило, я обнаружила на кровати цветастое шелковое платье.

– Это тебе, моя голубка, – сказал дедушка. – Оно было на Катарине в день нашей первой встречи.

Настало воскресенье. Днем мы отправились в обратный путь. Дедушка все прибрал, подмел и проветрил. Навел порядок. По дороге к парому он позволил нам усадить его в кресло и держал на коленях огромный самовар, похожий на блестящую трубу. Решил забрать его с собой. Вообще-то не мешало бы набить его углями и раздуть. Снова похолодало, и я зябла.

Я пришла поздно. Поначалу хотела вообще отказаться, и это было бы самое правильное, но в конце концов напялила Ингвину шикарную рубашку в голубую полоску и черные ботинки из его же гардероба и отправилась в путь. Рубашка и ботинки были мне велики на несколько размеров. Я едва ковыляла и, как и накануне, ужасно мерзла. С озера дул резкий промозглый ветер. Он забивался под воротник и раздувал рубашку, делая меня похожей на надувного человечка, каких крепят над кабинами грузовиков дальнобойщики. Когда я заявилась, вечеринка была уже в полном разгаре.

Агнета Фельтскуг ревела из усилителей «The heat is on», но я все равно не могла согреться. В доме было полно ребят. С банкой кока-колы и горстью раскрошенных сырных чипсов я протиснулась к окну в огромной гостиной. Бассейн в саду светился, как аквариум для любителей зимнего плавания. А чуть дальше виднелось настоящее озеро – черное, без огней.

Я укрылась за гардиной, зарыла в ворсистый ковер непомерно большие клоунские ботинки, чтобы они не привлекали внимания, и подумала: «Может, свалить по-тихому, пока никто меня не заметил?» Но что-то меня удерживало. Я осмотрелась. Чего я, собственно, ожидала? Компания расфуфыренных задавал из северного пригорода, чавкая, пожирала креветок из большой стеклянной миски. Они манерно тянули гласные, словно вытягивали их из тесных воротников, перехваченных узкими галстуками. Многих я узнала. Водяной, Данне и Стефан изо всех сил накачивались лимонадом, объедались чипсами, хрустящими палочками, арахисом и сластями. Мурашка и Пэра развалились на золотисто-желтом плюшевом диване, похожем на огромный сырный рогалик. Фрида и Нетта слонялись в центре комнаты, там, где, видимо, расчистили место для танцев. А Пепси то раскручивал, то вновь собирал напольную лампу. И тут я заметила их.