Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени

Наверно, именно поэтому моя дружба с Лекси пережила и нашествие нордических богов, и эхолокацию — каждый из нас в нужный момент становился тем, что остро требовалось другому.

— Знаешь что, — говорила мне Лекси как-то под вечер, когда мы сидели в ее гостиной, готовя очередное похищение дедушки. — Когда мы не вовлечены в другие отношения, то не вижу ничего зазорного, чтобы иногда выйти вместе куда-нибудь — на обед там или на концерт.

Нам обоим было приятно сознавать, что пока мы есть друг у друга, мы не одиноки. Даже когда мы одиноки.

В утро того дня, когда Умляуты улетали в Швецию, у нас состоялись похороны.

Хотелось бы мне сказать, что они были символические, но, к сожалению, они были настоящие. Наш старенький семейный кот Икабод наконец вознесся на Великий Небесный Подоконник. Мы решили похоронить его на заднем дворе Умляутов, поскольку там уже торчало готовое надгробие — не пропадать же добру. Гуннар затер на нем свое имя и вырезал на другой стороне «ИКАБОД».

Кристина произнесла прочувствованную надгробную речь, над которой, по моим подозрениям, работала как минимум несколько месяцев — совсем как те газеты, что начинают писать некрологи, стоит только какой-нибудь знаменитости сломать ноготь. Все было так трогательно: и общая семейная фотография на маленьком дощатом ящичке, и торжественная атмосфера, в которой проходило прощание с Икабодом — что я всплакнул. Мне не было стыдно, что Гуннар с Кирстен видят, как я реву над котом. После всего, что случилось за последнее время, я имел полное право поплакать. Да и кому они станут ябедничать на меня в Швеции?

Похоронив Икабода, мы пошли в дом, где миссис Умляут подметала пустую кухню. Она не хотела, «чтобы банк думал, будто мы какие-то грязнули».

— Она в точности как наша мама, — заметила Кристина. По-моему, когда дело касается бессмысленной уборки, все мамы похожи друг на друга независимо от их национальной принадлежности.

Кристина хотела, чтобы мы сразу ушли скорбеть домой, но я попросил ее подождать — мне хотелось проводить Гуннара и Кирстен. У передней двери громоздился багаж, ожидая прибытия такси: шесть чемоданов и пара сумок.

Гуннар обвел дом бесстрастным взглядом.

— Тут водятся мыши, — сказал он. — И вечно воняет из слива. Хорошо, что мы уезжаем.

Уверен, что он чувствовал гораздо больше, чем показывал, но таков уж он есть, Гуннар. Зато у Кирстен глаза все время были на мокром месте. Для нее каждый угол, казалось, был связан с какими-то тайными воспоминаниями. Она с любовью оглядывала пустые комнаты, а тем временем миссис Умляут продолжала бегать по всему дому.

— Я что-то забыла, — твердила она. — Точно знаю — я что-то забыла.

Наконец Кирстен остановила ее беготню, заключив мать в объятия.

— Мама, мы ничего не забыли. Все готово. — Они несколько секунд постояли, покачиваясь взад-вперед, и невозможно было сказать, то ли миссис Умляут укачивает свою маленькую дочку, то ли Кирстен утешает свою растревоженную маму. Кирстен улыбалась мне поверх маминого плеча, и я понимающе улыбался ей в ответ.

Излишне говорить, что мне будет не хватать Кирстен, но печаль, которую я ощущал, была не из тех, что вызывает слезы. Мелькнула мысль: «Ну и ну, из-за кота я плакал, а из-за Кирстен нет», — однако, похоже, мою подругу это не обижало.

Думаю, мы оба отдавали себе отчет, что если бы она не уезжала, нашим отношениям все равно скоро пришел бы конец. Они были похожи на те разрекламированные брикеты для камина, что пылают горячо и ярко, но выдыхаются и умирают часом раньше, чем обещает надпись на упаковке. Думаю, это к лучшему, что мы расстаемся до того, как наши отношения выдохнутся сами по себе.

— Так как — в Швеции, наверно, станешь встречаться только с ровесниками? — пошутил я (впрочем, шутил я лишь наполовину).

Она с улыбкой взглянула на меня и отвела глаза.

— Энси, мне кажется, ты повзрослел как минимум на два года за последние несколько недель. Похоже, за тобой будет трудно угнаться, как ни старайся.

И тогда я подарил ей лучший за всю мою карьеру поцелуй. Увидевшая это Кристина сделала вывод:

— Ага! Вот почему ты чистил зубы сегодня утром!

Наконец приехало такси и загудело клаксоном, словно пожарная тревога. Мы с Гуннаром принялись носить к машине багаж. Водитель укладывал чемоданы в багажник с тем же видом, с каким это проделывают все нью-йоркские таксисты — будто это оскорбление его профессиональной чести.

Услышав завывания клаксона, соседи высыпали на крылечки посмотреть на отъезд Умляутов. И тут мама Гуннара и Кирстен всплеснула руками: «Ах! Вспомнила!» Она поспешила обратно в дом и выбежала оттуда, держа какой-то предмет.