Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

______________

* Изощренность и искусство ума (исп.).

** Размышление, сосредоточенность, созерцание (лат.).

*** Святой ученый (лат.).

- Однако Роджер Бэкон утверждает... - перебил его было Мигель.

- Да, - со злобной иронией оборвал его ректор, - doctor mirabilis* Роджер Бэкон, член ордена святого Франциска, осмелился - подчеркиваю, осмелился! - отдать преимущество изучению природы перед схоластическим изучением, естественному познанию перед познанием, достигнутым умозрительно. Этот опрометчивый новатор-гуманист даже выдвинул девиз: "Sine experientia nihil sufficienter sciri potest"**. Мне нет нужды подчеркивать, что принцип подобного рода "опыта" - греховен, и десятилетнее заключение, коему был подвергнут Бэкон, было очень мягким наказанием: по моему суждению, его следовало сжечь, как сожгли римского пантеиста Джордано Бруно.

______________

* Великий ученый (лат.).

** Без опыта невозможно познание (лат.).

- Следовательно, ваше великолепие отвергает какое-либо экспериментирование в философии, - учтиво заметил Паскуаль.

- Абсолютно. Нельзя расшатывать вековую мудрость и греховным образом ставить опыт выше умозрительного анализа.

- "Философия учит действовать, не говорить", - цитирует Мигель Сенеку, и Паскуаль напряженно следит за каждым его словом.

Ректор вздернул бороденку и медленно повернулся к Мигелю.

- Должен сказать вам, дон Мигель, что ваше пристрастие к римским философам я почитаю чрезмерным, а склонность вашу к греческим, где вы обнаруживаете удивительные знания и эрудицию, просто... гм... нездоровой, если не сказать вредной. Я заметил, что вы обращаетесь к этим философам в особенности тогда, когда вы в рассуждениях своих стоите на грани греховного наслажденчества. Повторяю вам - глубочайшее наслаждение есть наслаждение духовное, чувственные же и телесные радости суть мимолетны, а паче того безнравственны.

- Эпикур считал добро тождественным наслаждению, - возразил Мигель.

- Однако и Эпикур, говоря о наслаждении, подразумевал состояние духовного блаженства. Излюбленный вами Сенека сам признавал, что тело препятствует господству души.

- Что же мне делать с телом, - вырвалось у Мигеля, - если я хочу установить господство души, а тело препятствует в том? Устранить это тело? Прибегнуть к самоубийству, чтоб достигнуть блаженства? Или мне заколоться у вас на глазах, чтобы вы могли следить полет моей души в вечность?

- Дон Мигель! - строго одергивает его ректор. - Следите за своим языком! Человек, одержимый бесовским искушением, должен умерщвлять свою плоть, отказать ей во всех чувственных радостях и во всех прочих наслаждениях, он должен явить покорность себе подобным, отречься от гордыни и отвергнуть злато.

- Но на золото я могу купить отпущение грехов, если я согрешил, насмешливо бросил Мигель.

- Он кощунствует! Кощунствует! - закричал Паскуаль, неотступно подстерегающий удобный случай поймать Мигеля на ереси и донести на него.

- Золото - проклятие! - взгремел ректор. - Это - змеиное гнездо, где высиживаются лень, причуды, жажда наслаждений. Вспомните своего Сенеку золото не сделает нас достойными бога! Милосердные боги - из глины. Deus nihil habet!*

______________

* Бог не имеет ничего (лат.).

Мигель нахмурился. Грегорио каким-то образом узнал и передал Мигелю, что архиепископ вызывал ректора и повелел ему строго бдить над душою Маньяры, ибо душу эту надо во что бы то ни стало приуготовить для духовного сана. Поэтому Мигель считает ректора главным своим противником и нападает на него открыто и дерзко.

- Не могу поверить тому, что ваше великолепие презирает золото...

- Остановитесь, Мигель! - восклицает ректор. - Там, где уважение обязательно...

- Сделаем опыт, - возбужденно продолжает Мигель. - Я положу сюда тысячу золотых дублонов. Кто из вас всех, сидящих здесь, не продаст за них незапятнанность души?

- Еретик! Еретик! - беснуется Паскуаль, а Альфонсо ест глазами кошелек Маньяры.

- Довольно! - кричит ректор, поднимаясь на носки. - Вы совершили ужасное кощунство, вы оскорбили меня и поплатитесь за это, я не допущу вас к экзаменам...

Он осекся, ибо Мигель в самом деле кладет на кафедру большой кошелек, в котором звенит золото.

В аудитории стало тихо, как в мертвецкой.

У ректора дрожат руки, нервно подергивается лицо.

- Это золото, - холодно произносит Мигель, - я приношу в дар коллегии иезуитов. Прошу, ваше великолепие, принять его.

Тишина длится, от нее теснит грудь и трудно дышать. Паскуаль стоит мрачный, впившись в ректора глазами, подобными туче в безветрии.