Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

После ласковых слов привета честь совместного завтрака. Текут воспоминания о прошлом, течет терпкое солнечное вино, возвышенные речи вьются вокруг событий и лиц, касаясь их тонкими остриями, чтобы тотчас соскользнуть на другой предмет.

Множество прекрасных и лестных слов было сказано с обеих сторон.

Архиепископ обещал отечески заботиться о Мигеле и беречь его, попросил Мигеля регулярно навещать его, очертил образ жизни для юноши и с благословением отпустил гостей.

* * *

Каталинон перевернул вверх дном спокойный доселе дворец. Он шумит в коридорах, привыкших к нежилой тишине, подгоняет латников, прибывших из Маньяры, чтобы стать телохранителями Мигеля; расшевелил старика Висенте, разбудил его сонную жену, заставил мелькать ноги слуг - удивительно, как от его энергии еще не заплясали рыцарские доспехи, торчащие на лестничной площадке.

- Сеньор дворецкий, я готовлю дом для нашей жизни здесь, - поясняет Каталинон старому Висенте, - и я хочу, чтоб нам тут было хорошо. Ты - душа этого дома, а ведь говорится, что все надо начинать с души. Первое: ты будешь будить меня с восходом солнца, а уж я тотчас пойду будить господина.

- Боже милостивый, о чем ты толкуешь? - в ужасе шепелявит старик. Вставать с восходом солнца? Такой привычки здесь никогда еще...

- Такова, однако, привычка - не скажу похвальная - моего господина. Его милость встает с солнцем, и ко времени утренней зари он уже на молитве. Да ты об этом не размышляй, просто повинуйся, и дело с концом. Второе: пусть на столе за завтраком всегда стоят свежие цветы. Понял? Третье: то, что я скажу, закон.

- Но, может, его милость...

- Это одно и то же, старичок. Что он, что я. Что один из нас скажет, то священно, и никаких отговорок. Четвертое: ах, черт, что же четвертое? А, вспомнил. Это тебя не касается. Об этом я поговорю с поваром. А теперь прибери-ка здесь получше, душенька...

- Кто? Я? - оскорбленной фистулой пискнул старик. - Я дворецкий, а ты... ты...

- Лучше не договаривай, чтоб нам не поссориться. А коли ты дворецкий, старый гордец, то возьми да прикажи здесь убрать. Я пошел на кухню.

Старик таращит ему вслед водянистые глаза, шепча бранные слова. А Каталинон уже бушует в кухне:

- Это называется вымытое блюдо? К чертям рогатым! Кто тут моет посуду?

- Я, - боязливо отвечает черноволосая девушка.

- Ты? А ты хорошенькая, гром и молния! Как тебя звать?

- Анита.

- Хорошо. Мой лучше, заслужишь мое одобрение. Повар!

- Слушаю, ваша милость...

- Каждое утро - вареное яйцо. Поджаренный хлеб, масло, птица и фрукты. Каждое утро будешь докладывать мне, что готовишь на целый день.

- Слушаюсь, сеньор!

* * *

Каталинон садится во главе стола:

- Здесь будет мое место, твое, старушка, справа от меня, а старичка слева. Мы вместе ведем дворец, значит, и сидеть нам вместе.

Старикам это нравится. Правда, этот ветрогон обижает их и насмешничает, но в конце концов он знает, что полагается.

Поели, чокнулись не раз, потолковали. Но рассказы Каталинона о приключениях в Новом Свете рассчитаны на долгое дыхание, и они скоро одолели жену дворецкого - старушка задремала на стуле. Анита внесла еще кувшин вина.

- Останься здесь, крошка, - сказал Каталинон. - Да садись-ка рядом. У тебя слишком затянут корсаж, тебе будет жарко. Дай расстегнем немножко, не бойся, я не причиню тебе вреда - вот так! И так тебе больше к лицу. У тебя миленькая шейка, Анита.

- Ха-ха-ха! - смеется старик. - Я тоже так делывал, сынок... Ты весь в меня, хе-хе-хе!

- Не трогайте меня! Мне стыдно! - защищается Анита.

- И это тебе к лицу, девушка. Что ж, постыдись немножко. Только умей вовремя перестать...

Дворецкий, вздохнув, принялся за вино, одинаково ублажающее и старых и молодых.

В ту минуту, когда Каталинон посадил Аниту к себе на колени, вошел Мигель.

Анита, всхлипнув от ужаса, убежала, дворецкий онемел, жена его затрепетала в страхе, но Каталинон оказался на высоте положения.

- Добро пожаловать, ваша милость, - поклонился он. - А мы тут сидим...

- Пьянствуете, - с отвращением вымолвил Мигель. - А что эта девушка?..

- Это все он, он! - показывает старик на Каталинона.

- Нынче великий день, ваша милость! Первый день вашей свободы. Это следует отпраздновать...

- Довольно. Ты - слуга католического графа, и я не потерплю безобразий.

Мигель вышел, присмиревший Каталинон вернулся к столу.

- А господин-то здесь, оказывается, он, - злорадно поддразнил его старый Висенте.

- Разве я утверждал обратное, дурачок? - возразил Каталинон. - Господин - он, а тотчас после него - я.