Иван Лазутин - Суд идет

— С подобной субординацией я знаком уже давно, еще в Пинских болотах на Белорусском фронте!

— Кем вы воевали?

— Офицер разведки.

— Это видно. Все разведчики — анархисты.

— Мне об этом никогда не говорили.

— Вы много рассуждаете.

— Я отвечаю на ваши вопросы.

— Вы должны выполнять мои указания.

— В пределах, предусмотренных законом.

Богданов снова заложил правую руку за борт своего прокурорского кителя, откинул назад голову и замер на месте, пристально рассматривая Шадрина.

— Что ж, мое дело предупредить, рекомендовать, ваше — выполнять или не выполнять. Вы свободны. Не забудьте, завтра вечером партийное собрание. На повестке дня стоит вопрос о работе молодых специалистов. Будьте благоразумны. — Богданов сел в кресло и, не глядя на Шадрина, отодвинул в сторону дело Анурова.

Шадрин вышел из кабинета прокурора. Только теперь он по-настоящему понял, что все, чему его учили в университете, — все это профессорские сказки, над которыми здесь, на практике, смеются старые работники, когда этими сказками руководствуются молодые специалисты.

Вечером состоялось партийное собрание. Пришел на собрание инструктор из райкома партии и представитель из прокуратуры города — тот самый товарищ, который полгода назад, на Государственной комиссии, во время распределения направил Шадрина работать в прокуратуру.

Первым вопросом в повестке дня стояло: «Подготовка к предстоящим выборам в Верховный Совет». С докладом по этому вопросу выступал секретарь партийной организации старший следователь Бардюков.

Многолетний опыт прошлых предвыборных кампаний настолько был знаком всем, что распределение обязанностей среди коммунистов прокуратуры прошло без малейших заминок — каждому уже не раз приходилось работать и агитатором, и пропагандистом, и непосредственно на избирательном участке.

Шадрину было поручено возглавить бригаду агитаторов по избирательному участку, над которым шефствовала парторганизация прокуратуры.

Пока решался первый вопрос, Богданов сидел за своим столом, покрытым зеленым сукном, и писал. Инструктор из райкома партии, низкорослый парень в серой гимнастерке, внимательно слушал Бардюкова и время от времени что-то заносил себе в блокнот. Иногда в знак согласия он покачивал головой — это было в те моменты, когда докладчик натыкался на него взглядом. И вообще чувствовал себя инструктор хозяином собрания. Чтобы придать своей особе важность и осанку ответственного работника, он поминутно поглаживал гладко выбритую голову и выгибал шею, в которую врезался белый целлулоидный воротник серого кителя.

Представитель из прокуратуры, Варламов, сидел в жестком кресле у окна и время от времени украдкой зевал, аккуратно прикрывая рот ладонью. В повестке дня его интересовал второй вопрос — работа молодых специалистов. На опыте районных прокуратур, куда за последние пять лет было направлено много молодых специалистов, он должен через месяц сделать обстоятельный отчет прокурору города. В прокуратуру, где работал Шадрин, за последние два года направили трех молодых специалистов, которые сидели тут же на партийном собрании. Только одного Шадрина Варламов запомнил в лицо. Курьезный случай при распределении, когда ему, конкурируя, пришлось «отобрать» выпускника Шадрина у представителя Моссовета, врезался в память. А главное, Шадрин запомнился своей смелой убежденностью и независимостью в суждениях.

Вот и теперь, рассматривая лица сидящих на собрании, он снова и снова возвращался памятью к Шадрину. Чем-то — а чем, он даже не мог понять — нравилось ему его худощавое бледное лицо с твердыми чертами.

С Варламовым Дмитрий поздоровался еще в начале собрания, когда тот разговаривал с прокурором. По лицу Варламова Шадрин понял, что тот, узнав его, о чем-то хотел спросить, но, передумав, только с улыбкой кивнул головой и снова повернулся к прокурору.

Когда приступили ко второму вопросу, Варламов заметно оживился. Громко откашлявшись, он обвел взглядом сидящих в кабинете. Богданов кончил писать. Первым, на кого упал его взгляд, был Дмитрий Шадрин.

По второму вопросу докладывал помощник прокурора Наседкин. Его недолюбливали. Это был бесхарактерный человек, на стол которого кто-то однажды положил лист бумаги, на котором крупными буквами было выведено: «И нашим и вашим, поплачем и спляшем». Выше надписи была нарисована карикатура, изображавшая Наседкина.