Иван Лазутин - Суд идет

Гармония симптомов. Никакой окрошки! Иначе — крах.

Во всем — мера. Переиграть опаснее, чем не доиграть.

Наталья Андреевна тихо вздохнула, закрыла тетрадь и откинулась на спинку кресла. Улыбаясь, она смотрела на Шадрина.

— Любопытно, очень любопытно…

— Разве это не полное доказательство того, что Баранов тончайший симулянт? Прошу вас обратить внимание на последнюю запись.

— Я на все обратила внимание, товарищ Шадрин.

— Наталья Андреевна, разве этого мало, чтобы сегодня же объявить Баранову, что его игра раскрыта, и перевести его из клиники в Таганскую тюрьму? Его ждут допросы по делу.

— К сожалению, всего этого мало. Но эти записи для нас не последний аргумент. Спасибо, что вы принесли их. Они помогут ускорить диагностику.

Шадрин горячился:

— Какая же тут еще нужна диагностика, когда все ясно?!

— Товарищ Шадрин, положитесь на науку. Если в больнице была допущена ошибка, то в нашем учреждении ее не произойдет. До тех пор пока Баранов не подвергнется полному клиническому обследованию, о Таганской тюрьме забудьте.

— Разрешите еще вопрос, Наталья Андреевна?

— Пожалуйста.

— Теоретически возможно, чтобы эти записи принадлежали душевнобольному человеку?

— Вполне, — ответила Введенская и спрятала в письменный стол журнал наблюдений и записи Баранова.

Шадрин поблагодарил профессора и уже в самых дверях спросил:

— Сколько дней нужно ждать, Наталья Андреевна, чтобы вы сделали окончательное заключение о состоянии здоровья Баранова?

— Столько, сколько на это потребуется.

Шадрин вышел из кабинета.

Уже на улице он подумал: «Да… Вот заварил кашу!.. Вот это Баранов!.. Если он и в самом деле здоровый человек, то при других, счастливых обстоятельствах из него мог бы получиться железный борец. Плохо, что вся его сила, воля и ум пошли по дороге зла».

Вспомнились слова Богданова: «Я уважаю настойчивых и твердых людей. Но не люблю спесивых и выскочек».

На сердце было и тревожно, и смутно. До сих пор не было никакой определенности.

Богданов сидел в своем прокурорском кабинете и внимательно читал протоколы допроса Анурова. Как юрист с опытом, он не мог не видеть, что допрос Шадрин провел на профессиональном уровне. Не упущены даже мелочи, которые на первый взгляд могли показаться несущественными. Оторвав взгляд от папки, он посмотрел в окно, встал, прошелся к двери. С самого утра его мучил вопрос: как тоньше завести с Шадриным разговор о деле Анурова и его компании. Расследование подходит к концу.

Из института судебной психиатрии о Баранове нет никаких сведений. Значит, диагноз больницы не опровергнут. А это во многом облегчает положение Анурова и его подручных. Нужно писать обвинительное заключение, а какая-то тайная тревога, не переставая, гложет его мозг и шепчет: «Смотри, Богданов, с Ануровым ты можешь влететь в нехорошую историю. Ануров коварный человек. Чего доброго, он может пойти на подлость и сказать лишнее. Ему поможет жена. Твоя же собственная жена… Зачем ей нужно было принимать от него ценные подарки? Особенно эти нейлоновые кофточки и французские туфли… Век живи и век учись».

Богданов отлично знал, что, согласно процессуальному кодексу, следователь не может вести дело, в котором замешан его родственник или друг. Он должен написать об этом рапорт прокурору и передать дело другому следователю. Вспоминая Анурова, он успокаивал себя тем, что тот приходится ему десятой водой на киселе. К тому же дело Анурова ведет не он сам, а подчиненные ему следователи. «А потом уже поздно писать об этом рапорт. Положено столько труда!.. Это нужно было делать с первого дня, когда только что возбудили дело против Анурова. Думаю, что все обойдется хорошо. Вот только Шадрин слишком ополчился против Анурова. Аж осатанел… И все из-за взятки, которую тот, старый дурак, вздумал предложить так нагло…»

Богданов вызвал Шадрина.

— Как дела? — спросил он, как только Шадрин закрыл за собой дверь.

— Подходим к концу.

— Есть какие-нибудь новости из института судебной психиатрии?

— Пока нет.

— Я так и знал. Здесь вы явно перестарались. Как говорится, проявили сверхбдительность.

Шадрин пожал плечами.

— Как знать, это еще неизвестно.

Богданов перевел взгляд на Шадрина и, точно прощупывая его, спросил:

— Как думаете квалифицировать?

— По Указу от четвертого июня.

— А не слишком ли?

— Думаю, что нет. Почти на миллион хищений! Мне непонятно, почему это дело расследуется районной прокуратурой? Ведь есть особое положение о том, что только городская прокуратура может вести такие дела.