Иван Лазутин - Суд идет

— Вот и хорошо, вот и дома посидишь, чего там не видал в городе-то — пыль да шум. Чай, в Москве этой невидали хватает.

— Курицу вот только зря загубили! Сколько бы за лето она нанесла!.. — Дмитрий огорченно покачал головой. — Поторопились.

И вдруг Дмитрий заметил, как по лицу матери проплыли серые тени, оно как-то сразу исказилось в немом испуге.

— О, господи Иисусе-Христе!.. Зачем это он к нам подкатил? — Захаровна перекрестилась.

Через распахнутое окно Дмитрий увидел, как к перекладине ворот Кирбай привязывал повод. Чистокровный рысак, запряженный в легкую глянцевито блестевшую черную пролетку, не стоял на месте. На круто поставленной морде вороного была надета уздечка с медным, до блеска надраенным набором. Всхрапывая, конь бил копытом о землю.

Сашка побледнел и вышел в сенки. Он со страхом вспомнил о портрете, о патенте, которого у него нет.

Портрет висел в горенке на самом видном месте.

Пират с могучим грудным рыканьем кинулся на незнакомца.

Дмитрий вышел во двор. То ли пес его испугал, то ли многое пришлось передумать Кирбаю за эти несколько часов, но это уже был не тот непреклонный человек, который так недавно Шадрину казался жестоким и опасным. У калитки стоял улыбчивый, седеющий толстяк. Не решаясь проходить во двор, он от души ругался:

— Да убери ты этого шайтана! Это же не собака, а чистый лев! И где ты только такого раздобыл? Он на волка пойдет, не струсит. А лапищи-то, лапищи какие!..

Дмитрий проводил майора в избу.

Отдуваясь и вытирая со лба пот, Кирбай попросил воды. Захаровна хлопотливо кинулась за чистым стаканом.

— Не нужно, Захаровна, давай из ковша. Мы люди негордые, к нам никакая зараза не пристает.

Руки Захаровны тряслись, когда она подавала Кирбаю воду. «Господи! За что это он меня по отчеству величает?..»

Кирбай выпил целый ковш и аппетитно крякнул.

— Ну и жарища проклятая! А я к тебе, Георгиевич…

По этому «к тебе» Дмитрий понял все. Теперь Кирбай ему показался даже жалким.

— Я вас слушаю.

Кирбай сел на сундук и, хлопнув рукояткой кнута по голенищу, простодушно сказал:

— А ты был прав!

— В чем?

— Зря я поверил председателям сельсоветов. Ведь вот канальи, даже через колхозные собрания не пропустили. Взять хотя бы Цыплакова. Бабы подрались из-за огорода, он возьми и объяви бедному мужичонке хазават. Чуть не съел. А этот растяпа Самойлов, тоже мне, прислал инвалида второй группы.

— Как его фамилия?

— Федосов, из Бухтарлинки.

— А Бармин Герасим?

— Отпустил и Бармина… — Кирбай махнул рукой. — Правда, этого отпустил только из уважения к тебе, Георгиевич. А так, если честно разобраться, — давно Колыма о нем плачет.

Кирбай встал, прошелся по кухне, постучал кнутовищем по сундуку. И тоном, словно между ними никогда не было недомолвок, сказал:

— Но все это поправимо и уже поправили. Это, как говорят немцы, плюсквамперфект. А нас интересует футурум, будущее. Тебе нужно отдыхать. Ведь не на баталии же сюда приехал. Дай голове отдохнуть от Москвы. Поди, своих забот полный рот. Завтра открывается охота. Не махнуть ли нам денька на три в Бухтарлинку? Там утья — тучи! Сами так и прут под ружье.

Этот неожиданный перелом в Кирбае, который еще сегодня утром грозил ему чуть ли не тюрьмой, смутил Дмитрия.

— Я бы с удовольствием, но у меня нет ружья.

Кирбай оживился.

— За этим дело не встанет. У меня их три. Припасы уже готовы, чучела и кряквы тоже на ходу.

— Спасибо, но я не могу. Дня на два я собирался съездить в город. А потом не такой уж я заядлый охотник, чтобы ходить с вами в паре. До войны два раза приходилось бродить по болотам — вот и весь мой охотничий стаж.

— В Бухтарлинке уток можно бить из рогаток! — попробовал уговаривать Кирбай. — Там местные ребятишки жарят по ним из самопалов.

Сашка, краем уха подслушивающий из сеней разговор брата с Кирбаем, от счастья был на седьмом небе. Все эти две недели после посещения райкома он со дня на день ждал, что за ним приедут или его вызовут куда следует.

— Как же вы теперь будете отменять решение схода? — спросил Шадрин.

— Что-нибудь будем делать. Лошадь об четырех ногах, и та спотыкается. Помнишь, у Ленина сказано: умен тот, кто делает ошибки не очень существенные, и кто умеет легко и быстро исправлять их. — Приободрившись оттого, что нашел надежный щит, Кирбай захохотал. — Мы тоже, брат, на периферии марксизм-ленинизм изучаем.

— Это хорошо, что так случилось… — неопределенно ответил Дмитрий, стараясь не встречаться взглядом с Кирбаем. В течение всего разговора он чувствовал неловкость.