Сэмюэль Беккет - Моллой

При сложившихся обстоятельствах решать транспортную проблему было бы безумием. Но именно этим я и занимался. Я уже терял голову.

Мне нравилось уезжать на мопеде, к этому способу передвижения я был неравнодушен. И, не зная ничего о причинах, этому препятствующих, решил отправиться на мопеде Таким образом, на самом пороге дела Моллоя был начертан фатальный принцип - удовольствие.

Сквозь щель в шторах пробивались солнечные лучи, в их свете отчетливо был виден танец пылинок. Из чего я заключил, что погода по-прежнему прекрасная, чему и обрадовался Когда отправляешься на мопеде, хорошая погода предпочтительнее. Я ошибался, погода уже не была прекрасной, небо затягивалось тучами, вот-вот пойдет дождь. Но в тот момент еще светило солнце. Из чего я и исходил, с непостижимым легкомыслием построив на этом свои выводы.

После чего, согласно обычному распорядку, я приступил к главному вопросу - что брать с собой. И этот вопрос был бы решен мной столь же легкомысленно, если бы не вмешался мой сын, пожелавший вдруг узнать, можно ли ему выйти. Я сдержался. Тыльной стороной ладони он вытирал рот, терпеть этого не могу. Но существуют жесты и более мерзкие, знаю из собственного опыта.

Выйти? - сказал я. - Куда? Неопределенность я ненавидел. Я начинал чувствовать голод. К Вязам, - ответил он. Так называют наш маленький общественный парк. Хотя в нем нет ни одного вяза, так мне говорили. Зачем? спросил я. Повторить ботанику, - ответил он. Бывали моменты, когда я подозревал своего сына во лжи. Один из них как раз наступил. Я почти хотел, чтобы он ответил: Погулять, или: Посмотреть на девок. Беда была в том, что в ботанике он разбирался гораздо лучше меня. Иначе по его возвращении я задал бы ему несколько вопросов на засыпку. Лично мне растения нравились во всей их невинности и простоте. Иногда я даже усматривал в них дополнительное доказательство существования Бога. Иди, - сказал я, - но вернись в половине пятого, я хочу с тобой поговорить. Хорошо, папа, - сказал он. Хорошо, папа! А!

Я немного вздремнул. Покороче. Когда я проходил мимо церкви, что-то меня остановило. Взглянул на портал, барокко, очень милое. Я находил его безобразным. Я поспешил к дому священника. Отец Амвросий спит, - сказала служанка. Я подожду, - сказал я. Что-нибудь срочное? - спросила она. И да, и нет, - сказал я. Она провела меня в пустую гостиную. Вошел отец Амвросий, протирая глаза. Я побеспокоил вас, отец, - сказал я. Он пощелкал языком по небу в знак протеста. Не буду описывать положение наших тел, его характерное для него, мое - для меня. Он предложил мне сигару, которую я любезно принял и положил в карман, между автоматической ручкой и цанговым карандашом. Отец Амвросий тешил себя мыслью, что у него светские манеры, сам он не курил. Все говорили, что у него широкие взгляды. Я спросил, не заметил ли он на мессе моего сына. Конечно, заметил, - сказал он, - мы даже поговорили. Вероятно, я выглядел удивленным. Да, - сказал он, - не обнаружив вас на вашем обычном месте, в первом ряду, я обеспокоился, не заболели ли вы. И подозвал вашего милого мальчугана, который меня успокоил. Нежданный гость, - сказал я, - не смог освободиться вовремя. Ваш сын так мне и объяснил, - сказал он. И добавил: Но присядем же, на поезд мы не опаздываем. Он засмеялся и сел, подобрав тяжелую рясу. Не желаете ли стаканчик? спросил он. Его слова меня смутили. Что если Жак не удержался и намекнул на пиво? На это он был вполне способен. Я пришел попросить вас об одной любезности, - сказал я. Пожалуйста, - сказал он. Мы не сводили друг с друга глаз. Дело в том, - сказал я, - что воскресенье без причастия для меня - все равно, что... Он поднял руку. Только прошу без богохульных сравнений, сказал он. Вероятно, он подумал о поцелуе без усов или о говядине без горчицы. Я не люблю, когда меня перебивают. У меня испортилось настроение. Можете дальше не говорить, - сказал он, - вы нуждаетесь в причастии. Я опустил голову. Дело не совсем обычное, - сказал он. Интересно, ел ли он сегодня. Мне было известно, что он подвергал себя длительным постам, умерщвляя плоть, естественно, но еще и потому, что так рекомендовал врач. Два зайца одним выстрелом. Но только чтобы никто об атом не знал, - сказал он, - пусть все останется между нами и... Он поднял палец и глаза к потолку. Странно, - сказал он, - что это за пятно? В свою очередь и я взглянул на потолок. От сырости, - сказал я. Ай-ай-ай, - сказал он, - какая досада. Кажется, более тупых слов, чем эти "ай-ай-ай", я не слышал. Бывают моменты, - сказал он, - когда отчаянье прельщает. Он поднялся. Схожу за снаряжением, - сказал он. Так и сказал: за снаряжением. Оставшись один, я сжал пальцы так, что, казалось, они хрустнут, и воззвал к Богу о помощи. Безрезультатно. Ее надо было еще заслужить. По тому, с какой готовностью отец Амвросий кинулся за своим снаряжением, мне показалось, что он ничего не подозревает. Или ему было интересно посмотреть, как далеко я зайду? Или же доставляло удовольствие ввести меня в грех? Я сформулировал ситуацию следующим образом. Если он причастит меня, зная, что я пил пиво, его грех, если грех будет, равновелик моему. И потому я рискую немногим. Он вернулся, держа в руках портативную дароносицу. Открыл ее и без малейших колебаний причастил меня. Я поднялся и горячо его поблагодарил. Не за что, - сказал он, - не за что. Теперь мы можем поговорить.