Алексей Ельянов - Чур, мой дым!

Я не был большим любителем рыбачить, но проводить время на реке всегда интересно. Я часто уходил туда один. Мне нравилось пробираться вдоль обрывистого берега по густому лозняку и орешнику, останавливаться, затаив дыхание, и приглядываться к какой-нибудь смелой птичке, яркой и юркой.

Однажды я медленно пробирался вдоль реки и вдруг в просвете на маленькой поляне возле самого берега увидел Дульщика. Он лежал на животе; его босые грязные ноги были задраны вверх. Он почесывал пятку о пятку и смешно шевелил пальцами. Его голова и почти половина туловища свисали над обрывом. Время от времени Дульщик подергивал свое коротенькое удилище, отводил его то вправо, то влево, что-то негромко бормотал и приглушенно посмеивался.

Под моими ногами хрустнула ветка. Дульщик оглянулся, и я увидел его счастливое озорное лицо. Но счастье и озорство почти сразу же сменились страхом и затаенным раздражением.

— Это я, не бойся.

Услышав мой голос, Дульщик приподнялся и сел, подсунув удилище под ногу. Он, кажется, обрадовался мне. В общем-то, мы ведь неплохо друг к другу относились, только скрывали это.

— Можно с тобой порыбачить? — спросил я.

— А чего, давай, — согласился Дульщик, — тут голавлей полно. Вишь — ходят? — И Дульщик заглянул вниз с обрыва.

Я выбрался из кустов, подсел к краю берега, тоже заглянул в воду. С обрыва в маленькой тихой заводи отчетливо были видны стайки крупной красноперой рыбы. Они то, словно в дреме, едва проплывали над песчаным дном, над затонувшими ветками, то вздрагивали, шарахались в сторону, а потом, успокоившись, опять недвижно повисали в прозрачной воде, слегка пошевеливая золочеными хвостами.

— Хочешь, покажу, как голавли в оглобли заходят? — шепотом спросил у меня Дульщик. — Во, смотри.

Он аккуратно стал опускать крючок с наживкой как раз перед самой голавлиной стаей. Рыбы сначала дернулись в сторону, но сейчас же вернулись обратно, подплыли к крючку, настороженно повертелись перед ним, еще не касаясь червя, а так только губами и чешуей слегка толкаясь в приманку. И вот наконец явился самый крупный, самый старший и смелый голавль, стая расступилась перед ним почтительно и в то же время нетерпеливо юля, мельтеша, выжидая, поигрывая своим веселым раскрашенным опереньем. Голавль подумал, подумал, подплыл вплотную к червю, ткнул его мордой в нашу сторону, к берегу, а потом, будто ему что-то не понравилось, бочком стал отодвигаться от крючка, энергично помахивая хвостиком, но не отворачивал своей широкой морды от приманки. Так он описал полукруг, зайдя к опасному лакомству с другой стороны, уже хвостом к берегу, подобно тому, как лошадь заходит в оглобли.

— Вишь, вишь, как ловко зашел, что конь обученный, — восторженно прошептал Дульщик.

В это время голавль поразмышлял еще секунду и вдруг стремглав рванулся к еде.

— Опа! — яростно и лихо крикнул Дульщик, дернул удилище и выбросил на берег нарядную дергающуюся рыбину.

— Ты здорово ловишь, — сказал я Дульщику, когда мы насаживали на кукан пойманного голавля.

— Их тут тыщу можно наловить, если бы не срывались. Крючок-то самодельный. Я, вишь, ему и бородку сделал, а все равно срывается. Ну, ничего, еще часок посидим, полный кукан будет. Посидим? Ты не бойся, мы на обед не опоздаем. Я знаю, когда надо. Солнце как встанет вон над той сосной, так двенадцать. Посидим еще, а?

Видно было, что Дульщику очень хочется, чтобы мы еще остались здесь, на крутом берегу, в тишине, вдалеке от всех. И чтобы я посмотрел, как он ловко выдергивает из прозрачной реки позолоченных жирных голавлей.

Мы долго рыбачили в тот день. Я тоже поймал несколько рыбин, а потом, когда кончился клев, мы сели друг перед другом, поджав ноги. Я вынул из кармана небольшой кусок хлеба, оставленный от завтрака, разломил его пополам.

— Ты как любишь начинать, с корочки или с мякиша? — очень серьезно спросил Дульщик.

— С корочки.

— А я с мякиша, — сказал Дульщик. — Корочка вкуснее, ее надо напоследок оставлять, — солидно заметил он.

Мы стали есть, откусывая по крошечным долькам, но жуя и чавкая так, будто за нашими щеками перемалывались увесистые куски. В эти минуты Дульщик совсем не был похож на. того несчастного, сгорбленного, косолапого мальчишку с плаксивым старческим лицом, который одиноко бродил по детдому, в любую минуту ожидая шлепка или насмешки. Передо мною сидел мечтательный, немного грустный мой товарищ. У него, правда, все время слезились воспаленные трахомные глаза, но они смотрели добро и по-взрослому.