Валентина Дорошенко - Зацветали яблони

В седьмом классе решил, что буду поступать в архитектурный. Это вернее, чем с Суриковским. Будет твердая специальность, а живопись никуда от меня не уйдет…

— Ну что он сказал? — допытывал я деда, который стоял босиком в коридоре и держал гудящую отбоем трубку. — Да положи ты ее!

— Да, дела житейские! — растяжно произнес дед и послушно положил трубку. — Представляешь, Гош, его пригласили в качестве оппонента. Второго, правда, но все равно почетно. В полиграфическом какая-то интересная защита. А первый оппонент — Кисленский, представляешь? Он сейчас большой начальник. И к тому же ведет какой-то курс в архитектурном…

Дед тут же прикусил язык. Понял, что на радостях сболтнул лишнего. Ну, насчет института. Но я понял ход его мыслей. Тарин — Кисленский — архитектурный. Дед, конечно, знает, что без руки туда лучше не соваться. А у Кисленского она, кажется, здорово волосатая. Вот дед и хочет через Тарина до нее дотянуться. Но так, чтобы я не усек. Не испортил бы свои идеалы. Сам-то дед никогда ничьей протекцией не пользовался, я это знал. Чудной старик! И чего стесняется? Ах да, ему ведь надо меня воспитывать. Ладно, валяй! Прикинусь Ванькой.

Короче, приезд Семыча был очень кстати. Время бежит, девятый класс, как-никак пора показать ему мои эскизы. Конкурсные. А заодно и его собственный портрет. Я рисовал его по памяти. Но что-то мне в нем не нравилось. Недоставало какой-то детали. Маленького штриха.

Ну ничего. Увижу — дорисую. Интересно, изменился Квадрат или нет?

На следующий день дед устроил генеральную уборку. Я с ходу бросился ему помогать. Сразу, как пришел из школы.

А тут этот ремонт! Они еще с весны собирались, но все до нас не доходила очередь. И вдруг дошла. Являются два лба в телогрейках и говорят: будем приступать. Начнем с ванны. Заменим трубы и кафель. Надо отключить воду.

— Не надо! — взмолился дед. Но телогрейки уже следовали к нашей ванной.

Дед побежал в комнату, порылся там в карманах и вернулся к рабочим. О чем-то они пошептались, и телогрейки тут же ушли.

— Так, так! Хороший пример подаешь внуку, — подловил я деда, когда он, опустив глаза, хотел прошмыгнуть мимо меня на кухню. — Как же это называется?

— Это… — промямлил он, еще ниже опуская голову.

— Взятка! — подсказал я.

— Ты что! — запротестовал дед. — Взятка — это когда дают, чтобы что-то сделали. А я — чтобы ничего не делали. — Он довольно улыбнулся, глядя на меня сбоку, как Дэзи, когда схитрит. — Это хитрый тактический прием. "Манэвр", как говорил наш взводный Агабян. — И, накручивая на швабру тряпку, чтобы вытереть грязные следы, прибавил для пущей убедительности:

— Ну сам подумай: приедет человек, а тут грязь, помыться негде. Неудобно.

— Подумаешь, неудобняк! Дела житейские, — махнул я рукой в точности как дед. Он понял намек и улыбнулся.

— Смотри, дождешься у меня! — прищурил хитрые глаза.

Нет, дед у меня в порядке. С юмором.

В общем, мы оба были довольны, что ремонт отложен и что рабочие ушли.

Только рано мы радовались. На следующий день они явились снова.

— Будем начинать, — предупредили.

А деда нет. Ну я и говорю:

— Валяйте.

А что я им еще мог сказать?

Они так обрадовались — все трубы разворотили. И кафель почти весь расколупали. В один момент. Рабочий энтузиазм — закачаешься!

А дед вернулся и чуть не грохнулся в обморок:

— Как? Мы же с вами договорились!

— То не с нами, — отвечали они, — то с другой бригадой.

Дед жутко расстроился.

— Ну что ты переживаешь? — успокаивал я его. — Еще же больше недели. Успеют!

— Разломать — да, — соглашался дед, — А отремонтировать…

— Ну пойдешь в ДЭЗ, звякнешь медалями.

Дед метнул в мою сторону гневный взгляд, и я замолк. "Лаптев этого не сделает". Я знал. Дед не считал для себя возможным пользоваться льготами, которые давала "кровь, пролитая товарищами". Меня это всегда бесило: "А ты что, не проливал? У тебя даже могила есть — тебя ведь в сорок третьем схоронили!"

Это когда его контузило, и он двое суток под трупами лежал. А потом выполз, предки говорили. А дед ни слова.

Вообще он не зануда, не донимает меня рассказами о своем героическом прошлом. Вовка, с которым за одной партой сижу, жалуется, что его дед каждый день ему мозги компостирует: все "эпизоды из жизни" рассказывает. В воспитательных целях, конечно. А моего не допросишься. "Ну почему, дед? Тебе что, нечего внуку поведать? — подначиваю его. — Расскажи!" А он: "Слова — не моя специальность, Гошка. Не могу, не получается".