Валентина Дорошенко - Зацветали яблони

В сознании, которое Елизавета Антоновна потеряла, видимо, не полностью, так и отстукивало: "На свадьбу… на свадьбу… на свадьбу"…

— На чью свадьбу? О, господи!

Первой из больницы выписали мать. Сын оставался в состоянии депрессии. Она тут же поехала в НИИ. В то же самое. "Поговорю. Она ведь не глупая — должна понять. Надо спасать сына".

— Дежурный по кафедре майор Лаптев слушает!

С ним это случалось. Хотя дед уже лет пять как уволился, иногда ни с того ни с сего отвечал по старой привычке. Особенно если трезвонят среди ночи. Вот как сейчас.

— Кто? — орал дед в трубку. — Плохо слышно. Да я, Лаптев…

Он самый. Мой родной дед, который наградил нас этой дурацкой фамилией. "Лапоть" — с первого класса. Припечатали и висит по сей день. За девять лет, конечно, привык, не обижаюсь. А вначале… Ух, как я ревел! И злился. Вовке Садикову так звезданул по уху — до сих пор помнит. "Лапоть, где твои лапти?" — дразнил он. Дед, когда ему сказал, что Вовке в ухо зафигачил; смеялся. "Подумаешь, обида! Мы хоть в лаптях, да в ратных. Так и отвечай!"

— …конечно, приезжай, — приглашал дед, — об чем речь! Нет-нет, мои за границей. Только я с Гошкой. Ну и еще Дэзи. Приезжай, на лыжах покатаемся!

Раз дед лыжами соблазняет, значит — Семен Семенович Тарин, из Симферополя.

— Ну, уговорил? — спросил я, когда дед положил трубку.

— Кажется — отозвался дед, сияя как медный таз.

Семычу, или Квадрату, он всегда рад. Самый удавшийся, как он считал, из его учеников. Дед, я знаю, в свое время из-за него здорово с начальством сцепился.

Началось у них со стычки. Квадрат, тогда студент четвертого курса института пищевой промышленности, нагрубил своему преподавателю. Из-за отметки. Дед, кажется, влепил ему трояк, а Тарин тянул на красную корочку. Вначале он: "Спросите еще". Дед ему: "В следующий раз". Ну, Квадрат психанул:

"Подумаешь, что это за предмет! Какая-то тактика. И вообще, кто вы такой, чтобы мне диплом портить?"

Дед, естественно, его выставил. Тарин скоро остыл, осознал и прибежал извиняться. Ну, дед простил, он не злопамятный. А другой преподаватель, который присутствовал на экзамене, предал дело огласке. "Разве можно позволять студентам так обращаться с преподавателями? Совсем обнаглели!"

Сообщил в деканат, и там зарубили его поездку за рубеж на Международную выставку студенческого рисунка — Тарин уже тогда клево рисовал.

Дед ходил к декану, убеждал. Дескать, он, преподаватель, тоже не совсем был прав — слишком придирчив. Студент, дескать, разнервничался, нагрубил, но тут же извинился.

Декан вначале ни в какую: этого нельзя спускать, нельзя быть таким беспринципным.

Но дед стоял на своем — иногда он бывает жутко упрямым. Я, говорит, скорее поступлюсь своими принципами, чем испорчу человеку судьбу. Парень, дескать, зверски талантлив, и надо ему помочь. А эта выставка, дескать, может быть поворотным пунктом в его жизни.

В общем, убедил. И насчет этого самого пункта не ошибся. Квадрат защитил диплом и круто повернул от своей пищевой промышленности. Потому что на той выставке он получил какой-то диплом и решил стать вольным художником.

В родном городе, по словам деда, его тут же подняли на щит и до сих пор на нем таскают. Уже десять лет.

Но Семыч вроде не зазнался. В общем, парень — ништяк.

В один из своих первых приездов Тарин подарил мне набор цветных карандашей. С этого все и началось. Я был тогда сопливым дошколенком, но до сих пор помню, как меня поразил этот набор. Огромная оранжевая коробка с множеством блестящих разноцветных палочек. Всех цветов радуги — от бледно-золотистых до густо фиолетовых и черных. Мне так нравилось водить ими по бумаге! Часами мог раскрашивать один за другим белые листы. Или немного позже, изображая "лица друзей" — родных, знакомых, всех, кого удавалось уговорить посидеть не шевелясь в течение хоть двадцати минут. Удавалось, надо сказать, не часто. Отец, глянув как-то на свой портрет, расхохотался: "Сейчас замяукаю!" Сходство с нашим котом Сигизмундом его почему-то обидело. Во всяком случае, позировать мне он перестал.

Только дед никогда не обижался. Полдня мог просидеть, подперев голову кулаком. В один из таких сеансов он изрек: "Будешь художником. Как дядя Семен".

Я тоже об этом думал. Рисование сразу же стало моим любимым предметом. Записался в школьный кружок рисования, а потом в студию при Дворце пионеров. Сунулся было в художественную школу при Суриковском, но не прошел по конкурсу.