Роберт Джоунз - Сила притяжения

Светофоры ослепляли его, тянулись к нему лентами цветных лучей: красный, желтый, зеленый, красный, желтый, зеленый, оставляя за его спиной россыпи разноцветных искр.

«Крылья», — неуверенно подумал Эммет и набрал скорость.

Он махал рукавами, бил ими по бокам, легко мчась по тротуару, и лодыжки трещали, как кастаньеты: щелк-щелк-щелк, щелк-щелк-щелк. Звук загипнотизировал Эммета, будто он сам стал ритмом, сплошным движением, летящим через город.

«Крылья», — сказал он себе, чувствуя, как тело сопротивляется ускорению.

Сердце колотило о ребра. Воздух сдавливал легкие. Эммет попробовал выдыхать медленно. Тугие резинки на штанинах цеплялись за волосы на ногах всякий раз, когда он отрывал подошву от земли. Ноги онемели, туфли гулко шлепали по асфальту, будто пришитые к ступням.

Эммет увеличил шаг, чтобы реже касаться земли. «На трещину наступил — свою маменьку убил», — засмеялся он, прыгая через щербины в асфальте, — три, четыре, пять, шире ноги, еще шире. Он перепрыгивал целые асфальтовые плиты, чуть не взлетая.

— Пространство для вдоха, — задыхаясь повторял он. Вскоре он оказался на пустыре, где домов было меньше и начались склады.

— Пространство для вдоха, — часто говорила мать, когда они ездили за город. Сидя за рулем, она нередко пугала их ужасами городской жизни. Внушала им, что городские жители душат и грызут себя. — Хуже пираний, — говорила она, — среди них и минуты не прожить.

Однажды в Колорадо она указала Эммету на группу мужчин, которые шли по главной улице шахтерского городка.

За несколько минут они прошли всю улицу, остановились в конце, помялись и повернули обратно. Эммет с матерью наблюдали, как мужчины без конца ходят взад-вперед, останавливаясь в конце улицы, будто наталкиваясь на невидимую преграду.

— Умножь их на миллион, — с отвращением сказала мать, — и получится целый город. Только там все будет в сто раз хуже.

Эммет думал, как улицы кишат всеми этими миллионами, и втайне трепетал. Нагота городка испугала его даже на расстоянии, мужчины превратились в сплошные пальто и шляпы, неясные силуэты. «Они могут делать, что пожелают, — думал Эммет, представляя себе жизнь рядом с ними. — Слишком мало народу, никто не увидит, никто не остановит». Жизнь этих людей, казалось ему, походила на святилище семьи. Плохое поведение скрывается, как семейная тайна, передается из поколения в поколение.

«Они и до меня доберутся», — думал Эммет, словно уже попал в ловушку. В то время страх его был почти бессознательным, шел прямо от сердца, как у животных, чующих опасность. Тревога охватывала все его существо даже в те минуты, когда он сидел на склоне холма, держа мать за руку: «Уходи, убегай, убегай».

С раннего детства Эммет чувствовал в себе некоторую странность, которая настораживала окружающих. Может, они догадывались о каком-то секрете, что просвечивал в его манере поведения, а может, то было нечто еле уловимое, как испарения из пор. Когда Эммет входил в комнату, пускай смиренно и молча, там воцарялась тишина. Его рассматривали с интересом, который он привык считать ненавистью. Всюду одно и то же, где бы Эммет ни жил. Но когда он поселился в городе один, на него снизошла легкость, будто впервые в жизни Эммет стал видимым, но незаметным: неопознанным телом, что инкогнито бродит по улицам.

Куда бы Эммет ни ходил в то время, как бы ни удалялся от дома, он не знал враждебности, ибо улицу воспринимал как продолжение квартиры. Дома стали ему стенами. Куда бы он ни уезжал, он хотел вернуться домой, к своим секретным маршрутам, туда, где можно затеряться в тайном лабиринте проходов, коридоров и лестниц. Всякий раз, когда он заворачивал за угол, за ним будто хлопала дверь, и он спешил вперед.

Иногда по вечерам он выбирал себе случайный ориентир в нескольких милях от дома и направлялся туда, а бывало, бродил бесцельно, шел куда глаза глядят. Он задумал обойти каждый уголок города, запомнить каждый закуток и каждую тень. Подобно скрупулезному картографу, Эммет верил, что на каждой прогулке подбирается все ближе к сердцу удивительной тайны. Он мог бы шагать вечно, неотступно, в любом направлении, и лишь река останавливала его и заставляла вернуться домой.

Гуляя по улицам, сидя на скамейке в парке или дома у окна, Эммет гадал об истории жизни прохожих по обрывкам их разговоров, стилю одежды и прическам. Было время, когда он верил, что может угадать, что представляет собой человек, лишь взглянув на его стрижку или на отвороты джинсов, как лингвисты умеют по еле уловимому акценту распознать, откуда человек родом.