Габриэль Гарсиа Маркес - Я здесь не для того, чтобы говорить речи

Однажды в сороковые годы жители Амстердама, проснувшись, услышали безумное известие, что Голландия участвует в чемпионате мира по бейсболу — а этот спорт чужд голландцам, — но дело в том, что Кюрасао чуть не выиграл чемпионат Центральной Америки и Карибского бассейна. Что касается Карибского бассейна, я думаю, его область обозначена неправильно, ибо на самом деле она должна быть не географическим, а культурным понятием. Она должна начинаться на юге Соединенных Штатов и простираться до севера Бразилии. Центральная Америка, которую мы считаем частью Тихоокеанского региона, имеет с ним мало общего, являясь частью карибской культуры. Реализация этого законного требования имела бы по крайней мере то преимущество, что Фолкнер и другие великие писатели юга Соединенных Штатов стали бы частью братства магического реализма. Так же в сороковые годы Джованни Папини заявил, что Латинская Америка ничего не дала человечеству, даже ни одного святого, словно для него это такая мелочь. Однако он ошибался, у нас уже была святая Роза из Лимы, но он не учитывал ее, видимо, потому что она была женщиной. Его утверждение стало прекрасной иллюстрацией той идеи о нас, что всегда существовала у европейцев: то, что не похоже на них, априори кажется им ошибкой, и они делают все, чтобы исправить ее на свой манер, так же как и Соединенные Штаты. Симон Боливар, потеряв терпение после стольких советов и наставлений, сказал: «Оставьте нас спокойно жить в нашем средневековье».

Никто, как он, не страдал от давления Европы, уже бывшей архаичной по отношению к системе, которую ему предстояло выбрать: монархию или республику. Много написано о его мечтах короновать себя. Дело в том, что даже после американской и французской революций монархия еще не являлась таким анахронизмом, каким она кажется сегодняшним республиканцам. Боливар понимал это именно так и верил, что не важна система, лишь бы она служила мечте о независимой и единой Америке. Он говорил, что это будет самое великое, богатое и могущественное в мире государство. Мы уже были жертвой войны между догмами, которые до сих пор довлеют над нами, и нам напомнил об этом Серхио Рамирес: рушатся одни и возникают другие, даже если они являются всего лишь алиби, как выборы при демократии.

Хороший пример тому — Колумбия. Для легитимизации демократии достаточно того, что иногда у нас проходят выборы, ибо самое главное — это ритуал, и можно не слишком заботиться о его пороках: клиентелизм, коррупция, подлог, торговля голосами. Хайме Батеман, команданте М-19, рассказывал: «Сенатор избирается не шестьюдесятью тысячами голосов, а шестьюдесятью тысячами песо. Недавно в Картахене мне закричала на улице продавщица фруктов: «Ты должен мне шесть тысяч песо!» Оказалось, что она ошибочно проголосовала за кандидата, имя которого было похоже на мое, а потом поняла, что перепутала. Что мне оставалось делать? Я заплатил ей шесть тысяч песо».

Судьба боливарианской идеи интеграции вызывает все больше сомнений, кроме области искусства и литературы, где культурная интеграция продвигается самостоятельно и на свой страх и риск. Наш любимый Федерико Майор прав в своем беспокойстве по поводу молчания интеллектуалов, но не по поводу молчания людей искусства, которые в конечном счете являются не интеллектуалами, а просто чувствительными людьми. Они выражают свои чувства криком от Рио-Браво до Патагонии в нашей музыке, нашей живописи, театре и танцах, в романах и телесериалах. Феликс Б. Кагнет, отец радиосериалов, сказал: «Я исхожу из того, что люди хотят плакать, и единственное, что я делаю, — даю им повод». Это самые простые и богатые формы народного выражения континентального полилингвизма. Задолго до того, как политическая и экономическая интеграция станут явью, процесс культурной интеграции будет необратимым. Это случится даже в Соединенных Штатах, тратящих целые состояния на культурное проникновение, в то время как мы без единого сентаво меняем им язык, еду, музыку, образование, образ жизни, любовь. То есть самое важное в жизни: культуру.

Одной из самых больших радостей, которую мне доставили эти два дня непрерывной работы, стала первая встреча с моим добрым соседом министром Франсиско Уэффортом, начавшим с того, что удивил всех своим безупречным испанским. В свою очередь, я спрашиваю себя, есть ли за этим столом хоть пара человек, говорящих по-португальски. Верно сказал президент Де ла Мадрид, что наш испанский не дает себе труда перепрыгнуть через Мату-Гроссу, в то время как бразильцы, объединив усилия нации, чтобы найти с нами взаимопонимание, создают портуньол, который может стать свободным языком объединенной Америки. Пачо Уэффорт, как мы назвали бы его в Колумбии, Панчо, как мы назвали бы его в Мексике, или Пако, как назвали бы его в любой таверне Испании, защищает министерство культуры, имея на то весьма серьезные основания. Я безуспешно и, быть может, к счастью, сопротивляюсь его учреждению в Колумбии. Моим основным аргументом является то, что оно будет способствовать приданию культуре официального характера и ее бюрократизации.