Юрий Комарницкий - Старший камеры № 75

Города все разные, как люди. Я имею в виду не архитектуру. У нас она, за исключением нескольких городов, серая и одно типная. Под различием городов я подразумеваю административные порядки, установленные удельными князьями… в большинстве самодурами и сумасбродами.

После судьи, определившего срок наказания, меня ведут в одну из камер, где милиционер, по совместительству исполняющий обязанности парикмахера, остригает меня наголо. Непреодолимое желание окончательно растоптать достоинство человека царствует в этих стенах безраздельно. Вспоминаю, как молодой парень, которому присудили всего трое суток, упрашивал милиционера его не стричь. На его, можно сказать, мольбу, милиционер весело хохотал и повторял:

— Да ты что, парень, хи-хи-хи… Да ты будешь еще красивее. Выйдешь — сразу женишься… О-хо-хо.

У парнишки в глазах стояли слезы. Через несколько минут его привели в камеру обезображенным, как и все остальные.

В камере нас было 18 человек. Спим одетыми на деревянных нарах. Некоторым места не хватает. Приходится спать в ногах, поперек, кто как примостится. Завтрак состоит из куска черного хлеба, посыпанного сахарным песком, и кружки подкрашенного кипятка. После завтрака — проверка. Дежурный офицер входил в камеру и торжественно спрашивает:

— Ну как… все покушали?

Дождавшись нестройного ответа «п-па-завтракали», устраивает перекличку пофамильно и отправляет нас на рабочий объект.

Что такое человеческое достоинство?.. Если взять на вооружение философию, отвечать можно долго. Я люблю пофилософствовать за рюмкой коньяка. Реальность смазана, в такие моменты мне действительно кажется, что в нашем обществе можно сохранить достоинство и отстоять, несмотря на страх и гонения за инакомыслие. Когда же опьянение проходит и я начинаю толкаться в буднях, восприятие становится иным.

Кожей ощущаю, с каким удовольствием мне бы разбили голову люди, которые на пенсиях далеко не все.

Итак, милиционер через весь город ведет меня на рабочий объект. Едем в общественном транспорте. Люди с интересом поглядывают на мою стриженую голову. В дополнение конвоир вцепился в мое плечо. Ему и в голову не приходит, что это очередной маразм, так как через десять-пятнадцать минут я буду работать с вольными людьми под относительным надзором и легко могу сбежать. Переодеться в гостинице я не успел. На мне светлосерый костюм, очень хороший, германской фирмы, светлая в тон рубашка, натуральной кожи итальянские туфли бежевого цвета.

Первая ночевка на голых досках успела преобразить мой гардероб. У меня мелькает мысль: «Что, если попросить этого служаку съездить со мной в гостиницу, где я смог бы переодеться?» Вещи я оставил в гостиничной камере хранения.

— Сержант, тебе не кажется, что в такой одежде люди на стройках не работают? Поехали в гостиницу, я переоденусь, заодно и перекусим.

В его глазах мелькает что-то наподобие живой мысли, но мгновение спустя искра потухает:

— Какая гостиница, надо было раньше думать, когда хулиганил… На стройке тебе что-нибудь подыщут.

Во мне опять закипает ненависть — спутник не отупелого до конца человека. Я прекрасно знаю, что у нас можно получить на строительном участке. Даже самые необходимые инструменты: лопаты, ломы, кувалды — в конце рабочего дня бригадир не знает куда спрятать. Вагончики разворовываются.

— Предупреждаю, сержант, если не найдешь подходящий чистый комбинезон, работать не буду!

После моих слов милиционер заметно оживляется. Его заторможенный мозг мгновенно воспроизводит информацию, которую за время службы выдавал тысячи раз.

— Будешь работать, дорогой, еще как будешь!.. Не ты первый, не ты последний так говоришь!.. А не станешь работать, — хрюкнул от удовольствия, — судья Ким годишник влепит за милую душу.

Что я могу на это ответить? Вопрос практически исчерпан. Я ведь прекрасно знал и знаю, что у нас уже осужденного человека могут за один и тот же проступок наказывать бесконечно. Я встречал множество преступников международного масштаба, разгуливающих на свободе, и видел тысячи несчастных, отбывающих огромные сроки за воровство кур. Психически больных людей, которые по Конституции и кодексу не подлежат уголовной ответственности, у нас в течение двух недель знаменитый судмедэксперт города С. Петербурга признает здоровыми и, как говорят только у нас: «За милую душу» — угоняет на сибирские реки валить лес. Так что мои пятнадцать суток в любой момент могут приобрести «ноги» и побежать в сторону возрастания.