Лейф Пандуро - Датчанин Ферн

Спустя минуту она возвращается с чистой пепельницей. Я пожираю ее глазами. Она краснеет. Когда она закрывает за собой дверь, я закуриваю сигарету и лениво пытаюсь вообразить, как бы я лег с ней в постель.

Снова сажусь за письменный стол. Второй день моей жизни. Слева, значит, парк. Справа моя комната.

По парку среди окаменевших фигур начала века снова порхает Улла Ропс. Пробившись сквозь тучи, солнце залило газоны и дорожки, посыпанные гравием.

Из беседки выходит сторож. Расстегивает пояс, вытирает голову носовым платком, сдвинув фуражку с золотыми позументами на затылок. Время остановилось.

Пасьянс оказался на редкость сложным. Мне удалось составить из кубиков часть стены, покрытой плющом, а также декоративные растения, флоксы и астры. Слева на меня смотрел одинокий собачий глаз, справа висело облачко. Вот чей-то палец с кольцом, а вот ботинок. Дальше небо, а может, синяя занавеска? Крокетные ворота, шары, как положено в приличном английском саду. Все на месте, вот только непонятно, что к чему. Беда с этими английскими кубиками. Всегда смутно представляешь себе, что там должно быть изображено. Взаимосвязь предметов выявляется лишь по мере того, как складываешь кубики. А вообще-то картинка премилая. Уют и благополучие.

Нет, неохота мне с этим возиться. Кладу кубики в мешок и закрываю ящик.

Улла Ропс все так же мелькает между деревьями. За ней с трудом поспевает энергичный санитар. Из окна все отлично видно. Вот силуэты начала века. Прогуливающиеся господа с пышными усами. На одних белые летние пиджаки, на других черные костюмы. Они собираются кучками и надолго застывают в одной позе, толкуя о болезнях, погоде и опять о болезнях. Старые, с дрожащими руками, слабые, истощенные. Но есть среди них и тучные, с трудом переставляющие ноги. Мартин Ферн разглядывает их в окно.

Тяжелый пряный воздух с нагретых лугов проникает в комнату. Где-то вдали раздается колокольный звон. На другой стороне озера к небу вздымается тонкая струйка дыма, похожая на каплю туши, стекающей по бумаге. Над озером повстречались две чайки. Шесть уток клином проносятся в небе. Перелетные птицы на редкость стремительны. Куда только они летят?

Внизу у самого дома прохаживается доктор Эббесен. Поговорит с мужчинами, улыбнется дамам. Кивает Мартину Ферну, завидев его в окне. Сложив ладони рупором, кричит:

— Господин Ферн! Вам бы пройтись по парку!

— Да, вы правы, сегодня очень жарко! — откликается Мартин Ферн.

— Прогуляться надо! — кричит врач.

— В добрый час.

— Вам надо прогуляться… Вам! — кричит врач, тыча в меня пальцем. Он оборачивается к темноволосому юноше, который сидит на скамье, судорожно сжавшись в комок. Наконец доктор уходит в дом. А юношу вдруг начинает тошнить. Перегнувшись через перила скамьи, он сплевывает желчь. Потом, снова рухнув на скамью, застывает в прежней судорожной позе.

Под окном Мартина Ферна останавливаются пациенты: господин и дама. Нескончаемый диалог вертится вокруг несъедобной пищи, которой пичкают в санатории. Да еще к тому же в воскресенье. Знаете, это уже слишком. Мы не станем это терпеть. Жаркое пригорело. Огурцы были горькие. Рагу — одни кости. А тут еще болезнь.

Показываются другие пациенты. Полный парад недугов. Плывут соломенные шляпы с розами. Огромные дамские шляпы, приколотые длинными булавками. Плывут недуги. Идут печеночники. Сердечники. Ревматики. Желудочники. Душевнобольные. Больные с камнями в желчном пузыре. Почечники. Легочники. Оплывший от жира человек с чудовищно распухшими ногами, опираясь на две палки, прогуливается по дорожке. Шнурки на ботинках не завязаны, словно у какого-нибудь парижского бродяги. Эге, старина, а ты, видно, бывал в Париже, поддеваю я Мартина Ферна. Но он не реагирует. Парад больных продолжается. Среди них Мартин Ферн, восседающий у окна. — Что с тобой, мой друг? — Не помню. Вот это-то и есть его болезнь. Нервная система, легкие, желудок, почки — все у него в порядке. Тело не забыло своих обязанностей. — Я чувствую себя отлично! — заявляю я, но он не желает слушать. Говорит, что болен.

Что вообще я знаю о Мартине Ферне?

Мужчина во цвете лет. Может, даже стареющий. Впрочем, не мне об этом судить. Как вообще живется людям сорока с лишним лет? Я знаю, как бывает в молодости. Ты ощущаешь избыток сил, ты можешь бегать без устали, мчаться на велосипеде. Чувства в тебе бурлят. Ты ждешь свою девушку. Первая сигарета, первый хмель, первая ночь, проведенная с женщиной. Каждое событие запоминается навсегда. Но все это уже далеко.