Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2

Появился староста, человек огромного роста, лет тридцати. Он пересчитал прибывших, расписался в сопроводительной ведомости и повёл их в маленькую хибарку. В неё одновременно могло войти человек пять-шесть.

— Погреться бы. Может, сначала в палатку? — прозвучал глухой голос.

— Успеешь, — грубо оборвал Его староста.

После оформления староста повёл их в палатки.

— Палатки почти новые, мест много. Порядок тут простой. Поработаешь хорошо — и поешь плотно. Принесёшь дровишек — будешь с теплом, а не хочешь — мёрзни. Попадёте на повременку — семь целкашей в месяц на ларёк — и кончики. Лафа кончилась. На сдельной в забое можно подкайлить и больше, да где вам: фитили… — разъяснял он, открывая дощатую дверь. — Можете разбираться. Тут не Ташкент, но Если топить, то и уснуть можно…

Пропустив всех, староста заглЯнул в отгороженную комнатку и приказал дневальному принять прибывших.

Белоглазов вошёл последним. Две маленькие лампочки. Стены покрывала снежная изморозь. Две печи из бочек.

Вокруг них, подняв воротники бушлатов, сидели заключённые. У самой печки устроились молодые парни с чёлками на лбу и отпускали в адрес друг друга самую отвратительную ругань. Все остальные выглядели изнурёнными и по-сиротски запуганными.

Анатолий бросил узел на отведённую Ему дневальным постель и подошёл к кружку людей. Печь остывала, и дров не было видно. Он наклонился и хотел погреть руки. Но какой-то парень, даже не повернувшись, сунул Ему кулаком в подбородок. Второй лениво скосил глаза и, ухмыльнувшись, спросил:

— Смолка е? — И, получив отрицательный ответ, прохрипел — Тогда чеши, пока цел…

Дневальный принёс одеяла, жёлтые простыни и разбросал по засаленным матрацам.

— Распишитесь в арматурках, — приказал он, не глядя.

— Вы записали первый срок, но там сплошное рваньё. С меня могут спросить, — попробовал опротестовать Белоглазов. Но дневальный так усмехнулся, что Анатолий замолчал и поторопился скорее уйти.

Колосов только что вернулся с лесоучастка. Там двадцать машин лесовозов застряли было на ровном месте. Резина застыла и как стекло прорезала слабый накат зимника. Пришлось долго возиться. Он только взялся за телефон, чтобы сообщить Краснову, что всё в порядке, как открылась дверь и в кабинет вошёл Михаил Степанович.

— За тобой. Едем на Ларюковую. Срочно вызывает начальник Дальстроя.

С тревожным чувством Юра надел шапку и пошёл за Красновым. Что-что, а встречаться с Павловым не было никакого желания. Лучше быть подальше. Такой тактики придерживалось большинство работников. Любая встреча с ним не сулила ничего хорошего. Появление чёрного «паккарда» вызывало растерянность и страх. Павлов никогда не повышал голоса, но Его слова заставляли бледнеть и теряться. Каждое Его распорЯжение воспринималось как закон и немедленно выполнялось. Трудно сказать, решался ли кто-нибудь возражать или высказывать своё мнепие. Павлов дни и ночи метался по трассе. Не доверяя никому, он не скрывал своих подозрений. Было непонятным, что таится под этим грубым и жестоким лицом. Убеждённость ли/ в принадлежности большинства дальстроевцев к изменникам родины, или ненависть к врагам, а потому такая подозрительность? А может быть, и что-нибудь другое. Единственное, что располагало в Его пользу, это беспредельная безжалостность и к себе.

Недалоко от Ларюковой на трассе простаивало больше десятка гружёных, замороженных машин. На дороге горели костры. Грязные, обожжённые водители сидели у огня и тоскливо дремали. Другие прогуливались около кузовов. Оставить без присмотра груз никто не решался.

— Давненько не бывало такого мороза, — Ёжась от холода, заметил Юра.

— Да. Так холодно было только в тридцать втором году, — согласился Краснов.

Водитель «эмки» Саша Пегов рассказал, что до Спорного стоят на трассе около сотни грузовиков. Почти весь транспорт заморожен на дорогах. Он почистил лезвием безопасной бритвы стекло и вздохнул.

— Вот шоферня хватит лиха. Груз не бросишь: тюрьма. А попробуй посидеть вот так, у огонька, несколько дней, и в голоде и в холоде?..

В диспетчерской Ларюковой никого не было. У столовой стоял «паккард», посвечивая красным глазком стоп-сигнала. Водитель, завернувшись в тулуп, дремал за рулём. Павлова они нашли за столом. Он сидел в своей серой шинели и Ел хлеб с икрой, запивая чаем из закопчённой кружки. Глаза у него были воспалены. Лицо усталое, щека слева припухла. По Его виду Колосов понял, что он не спал уже несколько ночей.