Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2

Туман густел. Напротив в окне барака теплилась моргалка, и жёлтый свет Едва проникал сквозь обледеневшее стекло. Анатолий увидел прораба. Он шёл с военным в белом полушубке. Донёсся их тихий разговор.

— Ты неосмотрителен, Саша, — говорил военный низким голосом. — Ограниченная норма питания в лагере не случайна. Заключённые должны думать только о горбушке и ни о чём другом. Постороннее вмешательство в вопросы режима — штука скользкая.

— Я инженер, а не начальник режима, а люди ослабли от голода.

Хлопнула дверь в домике, и голоса затихли. Анатолий вернулся в барак и снова лёг. Всё же чертовски тепло. Так и хотелось остаться навсегда в домике у дорожников.

Разбудил Его утром Кротов. Он стоял у нар и, посмеиваясь, потирал руки.

— Нам, кажется, повезло. Машины доставили этапы до последних заносов. Теперь они возвращаются и повезут нас до места. — Покосившись на бледное лицо Сергея, он беспокойно добавил: — Кузова открытые, а морозище — зверь. Холодно будет под одним брезентом. Доберёмся ли живыми?

Белоглазов обрадовался:

— Пусть. Лишь бы отмучиться одним разом.

Брезент то надувался как парус, то начинал биться, и тогда Белоглазов пригибал голову и втягивался в бушлат. По существу, только этими движениями и можно было согреваться. Он сидел у борта, как и все, кто помоложе и здоровей. В середину усадили слабых и стариков. Застывшая резина стучала по набитому гребню дороги, и кузов трясло.

Вершин сопок не видно, деревья серыми тенями растворялись в тумане и, пробегая мимо машины, сразу терялись в завесе выхлопа и снега.

Но вот сквозь белый мрак блеснуло пятно костра. От него отделилась нагольная шуба с винтовкой и преградила путь машине.

— Чего стряслось? — выглянул из дверки кабины водитель.

Молодой охранник подбежал к дверке.

— Подкинь, парень, до дорожной старичка. Шёл, шёл и свалился. Пропадёт мужик, сделай милость, возьми. Боюсь, поморожу с ним и остальных.

Глаза у парня хорошие и испуганные.

— Пожалуйста. Вот только конвоир… — кивнул водитель на Тагирова, сидевшего рядом.

— Исруксия знаишь? — ответил тот неопределённо и, поёживаясь, выскочил из кабины.

Глушитель коптил Едким выхлопом. В кузове закашляли, зашевелились. Белоглазов отбросил угол брезента. Охранник подошёл к Тагирову, вынул пачку «Казбека».

— Кури, братишка, — проговорил он заискивающе и покосился на костёр. — Возьми мужичка-то. Ты понимаешь, какой-то профессор, а так добрый старикан, чудак только. Всё шёл да шутил, а потом как-то сразу — и на тебе. Высадишь у барака. Куда он денется?

Тагиров продолжал приплясывать и как будто не слышал.

— Так я Его подтащу. Посади в серёдку, глядишь — и отойдёт. В кабине оно всё теплей.

— Исруксия. Под трибунал хочешь, дурной башка?. Да и меня?..

Кротов поднялся и выглянул через борт.

— Гражданин начальник, давайте Его сюда, мы потеснимся, да и зачем вам, действительно, стеснять себя, — проговорил он почтительно. Тот обозлился и схватился за винтовку.

— Куда? На место!

Кротов покачал головой и сел. Водитель выжидательно выглядывал из кабины.

Из бушлата у костра показалась голова, на бородатом лице сверкнули стёкла очков.

— Не мучай людей, служивый. Веди, а я уж тут у огня посижу. Может, кто подберёт или вернёшься за мной. Да и кому я нужен теперь. А может, всё же лучше…

— Молчи, старый, опять за своё. Да разве можно? — крикнул с сердцем охранник и снова повернулся к Тагирову. — Ты понимаешь, тут говорят, Ещё вёрст пять. Я бы Его на себе, да где там, не выдержит.

— Зачем дурака ломаишь? Шага три сделать можит, сам просит… На прииске она всё равно в архив, — отрезал озлобленно Тагиров и истошно заорал водителю: — Чего глядишь? Заводи. Я хозяин машины. — И полез в кабину.

— Вот же варнак. Тебя бы… — Охранник подошёл к костру и принялся взваливать на себя старика.

Кузов обдало копотью, тряхнуло, брезент надулся. Белоглазов закрыл глаза, надвинул шапку на лоб и сжался. Словно над ним сомкнулась холодная волна и придавила Его своей тёмной, непреодолимой массой…

— …Вылезай!.. Становыс!.. — кричал Тагиров, сдёргивая брезент.

Белоглазов пытался встать, но не мог, одеревенело всё тело. Так же беспомощно сидели и остальные. Водитель открыл борт и начал стаскивать их как кули.

Было уж темно. Машина стояла в зоне, огороженной колючей проволокой. Ряд длинных палаток, приплюснутых снегом, терялся в темноте. За зоной чернело несколько рубленых построек с голыми стропилами. Мерцали лампочки на столбах ограждения. Вышки курились дымком печурок, чернея смотровыми оконцами.