Array Веркор - Квота, или Сторонники изобилия

-- Но что с нами будет, когда у людей действительно окажется переизбыток всего? -- нетерпеливо спросил Бретт, ибо Квоте впервые не удалось его переубедить. -- Если у них и правда начнется несварение желудка? Если они не захотят больше ничего покупать? Совсем ничего? Если они объявят забастовку?

-- А разве кто-нибудь вас уверяет, что этого не произойдет? -- спросил Квота. -- Я скажу даже больше -- ваше "если" излишне. Производить товары в изобилии -- значит постепенно подготавливать роковой финал. Это ясно, как дважды два -- четыре.

-- Значит... -- повторил Бретт, покрываясь холодным потом.

-- Значит, чтобы выкарабкаться, нужно сделать выбор, это ясно всякому. Есть только два выхода. Либо властной рукой уравновесить производство и потребление, другими словами, прийти к социализму. А это означает конец частного предпринимательства, конец западной цивилизации. Либо по примеру Америки -- как бы это ни претило вашей милейшей племяннице -- все время создавать новые потребности, раньше чем будут удовлетворены прежние. И действовать так, чтобы Катоблеп сжирал свою лапу медленнее, чем у него отрастет вторая. Вот в этом и заключается моя работа, job, над этим трудятся наши научно-исследовательские лаборатории. Кстати, -- без всякого перехода обратился он к Флоранс, -- я вам искренне благодарен.

Флоранс с недоумением посмотрела на него.

-- Нет, нет, действительно благодарен от всего сердца, -- продолжал Квота. -- Только после разговора с вами я понял, что допустил грубейшую ошибку в организации наших лабораторий. Я глубоко вам за это признателен. Я даже не могу вам высказать как!

Но Флоранс насторожилась. К чему это он клонит...

-- Пожалуйста, не втягивайте меня в ваши гнусные истории, -- сухо бросила она.

-- Вот именно! -- Квота энергично вскинул руку, словно подсек рыбу. -Вот именно в этом моя ошибка! В том, что я с самого же начала не втянул вас. Вы бы помешали нам совершить уйму глупостей! Таких, например, как этот злосчастный чесательный порошок. Я целиком согласен с вами, что подобная мысль могла родиться только у пошляка! Извините меня.

-- Значит, вы это поняли, -- удивленно и даже с некоторым волнением пробормотала Флоранс.

-- Конечно, это же противно здравому смыслу, -- проговорил Квота тоном гордеца, вынужденного признать свою ошибку. -- Равно как и унитазы с норкой, столь полюбившиеся американцам, или их груди-солонки, краска для озеленения травы. Да, я вам признателен за то, что вы открыли мне глаза. Очень признателен, хотя не могу не упрекнуть вас: и вы тоже виноваты. Как вы могли бросить меня? -- с горьким высокомерием закончил он.

-- Я? Вас! -- пробормотала Флоранс. -- Ну, знаете...

Ей хотелось швырнуть ему в лицо, что он нахальный, дерзкий и в то же время наивный и обольщающийся наглец, но, не найдя подходящих слов, чтобы сформулировать свои противоречивые мысли, она так и не закончила фразы.

-- Да, вы бросили нас: меня и вашего дядю, -- продолжал Квота, закрепляя свои позиции, -- бросили на Каписту и целую армию лавочников, которые ничего не понимают, да и не хотят понимать, кроме своей выгоды. Вы, вы покинули нас и ничуть не интересовались, каких глупостей мы здесь можем натворить.

-- Но как же я могла помешать... -- пыталась протестовать Флоранс, которой оставалось только защищаться.

-- Да одним вашим словом, вашим жестом, улыбкой, наконец... -продолжал Квота грустно и даже -- тоскливо. -- Ведь когда мужчина ведет дела один, что он такое? Просто скот. Но если рядом с ним стоит женщина, с ее чувствительной, тонкой натурой, с ее врожденным чувством изящества, и напоминает ему о хорошем вкусе, красоте...

-- Да вам наплевать на хороший вкус и красоту! -- возмущенно прервала его Флоранс в последней попытке взбунтоваться. -- Как вы осмеливаетесь... Ну, хорошо, оставим ваши туфли-пульверизаторы, скребницы и консервированный смех для банкетов и свадеб, раз уж вы якобы жалеете, что пустили их в торговую сеть. Но кто же, как не вы, завалили весь город проигрывателями, роялями, приемниками, разными там орфеолами, радиолами? Вам удалось размножить их в умопомрачительном количестве, так что музыка теперь лишена для людей всякой прелести, не приносит им удовольствия. Знаете, до чего вы довели меня? -- крикнула она в исступлении. -- Я стала мечтать о склепе, о пещере, о ските, да, да, о спокойном и тихом убежище, где бы ничего не было, ничего, наконец, где ничегошеньки нельзя было бы купить, а главное -- ничего нельзя было бы услышать! Звуконепроницаемый погреб с совершенно голыми стенами!