- Не понимаю почему?
- Вам бы следовало послушать мой спор с лордом-хранителем печати. Я говорил ему как раз обратное.
- Вы изменили свое мнение?
- Ничуть. И в этом-то самое забавное. С ним я рассуждаю, как вы. С вами - как он. Знаете, из всего этого можно извлечь весьма ценный урок.
- Интересно знать какой.
- Не помню уж, кому принадлежат эти слова, - сказал судья: - "Было бы слишком прекрасно умереть за абсолютно правое дело!" Но ведь на свете таких "абсолютно правых дел" не существует. Даже в наиболее правом деле справедливость играет лишь второстепенную роль. Чтобы поддержать его, необходимы как раз те самые соображения, которые вы называете неблагородными. Почему это так, нам с вами отныне вполне понятно: человеческий удел двойствен в самой своей основе, не с нас эта двойственность началась, и мы постоянно пытаемся бороться против нее. В этой борьбе, даже в тех падениях и поражениях, без которых она немыслима, - величие человека.
- Что вы советуете мне теперь делать? - спросил его Дуглас.
- Ну, конечно, продолжать, старина, - ответил судья.
- Продолжать? Неужели, по-вашему, я должен убить еще одного тропеныша?
- Бог мой! Конечно, нет! - расхохотался сэр Артур, утирая слезы, выступившие у него на глазах. - Конечно же, нет! Я имел в виду вашу профессию, вы, надеюсь, помните, что вы как-никак писатель?
Он с улыбкой протянул кипу газет, в них синим карандашом были отмечены места, представляющие интерес для Дуга. Это были отклики на опубликованную в "Таймс" статью сэра Артура, комментирующую официально принятое в Соединенном Королевстве определение человеческой личности. Все газеты дружно нападали на данное определение. Но иного никто не предлагал. И точек зрения, с которых критиковался новый закон, было больше, чем летом цветов на лугу.
Один из французских парламентариев в своем интервью, данном корреспонденту газеты относительно нового закона, заявил, что он-де "слишком хорошо относится к своим британским коллегам, чтобы вообще распространяться на эту тему". Его ответ рассмешил Дуга.
- Ну и злобный тип! - произнес он. - Куда честнее прямо сказать, с чем он не согласен.
- Он, вероятно, не в состоянии этого сделать, - заметил судья.
- Почему же?
- Именно это я и пытаюсь объяснить в своей статье. Уже одно существование различных мнений ясно доказывает, что нам пока не дано знать истины (иначе не было бы поводов для разногласий), и все же, несмотря ни на что, мы стремимся найти эту истину (иначе о чем нам было бы спорить?). А ведь именно это в конечном счете и выражает закон при всей своей неполноте и двойственности. Стоит только начать спор, как наталкиваешься на неразрешимые противоречия.
- И вы думаете, ваш французский коллега понимает все это?
- Нет. Чаще всего, как вы сами убедитесь, разногласия вытекают из соображений чисто эмоционального характера, а иногда просто из предрассудков. Они, и это вполне закономерно, не опираются и не могут опираться на логические доводы. Но человеческий ум очень ловко обходит то, что его стесняет.
"...В свое время Маркс и Энгельс доказали, - прочитал Дуг в "Уэлш уоркер", - что человека от животного отличает его способность преобразовывать природу. Наши уважаемые парламентарии, которых трудно назвать коммунистами, потратили немало сил, чтобы в конце концов прийти, правда другим путем, к тому же самому выводу. Отдадим должное их доброй воле, но укажем по-дружески, что, приняв подобное определение, они открывают путь опасным заблуждениям".
- Но и здесь тоже ничего не объясняется, - заметил Дуг.
"Само понятие религиозного духа, - писал другой обозреватель, - взятое в широком смысле слова, может оказаться полезным и плодотворным. Но, коль скоро оно легло в основу закона, вынесенного политическим органом, оно не имеет в наших глазах никакого значения".
- Ну, это уж слишком! - вскричал Дуг. - Ведь нужно просто решить, достаточно ли полно это определение, справедливо оно или нет. Какое отношение к делу имеет то, от кого оно исходит?
- Не волнуйтесь, - успокоил его сэр Артур. - Согласен, это нечестно, но кто из нас без греха?
Но Дуг уже весело смеялся, читая третью статью:
"В крайнем случае, мы могли бы согласиться с тем, чтобы данное определение базировалось на понятии религиозного духа, если бы понятие это было взято лишь в его христианском значении, но..."
Отложив газету, Дуг произнес без улыбки:
- Да, случай безнадежный.
- Вовсе нет, - ответил сэр Артур. - Вы подумайте только, что бы творилось сейчас, если бы мы попытались немедленно добиться более полного определения, в основу которого были бы положены отход, отказ, борьба окончательный отрыв от природы.
Читать дальше