Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

Она не знала, что когда в его душе шла борьба между чувством собственного достоинства и жаждой приносить пользу, гордость неизменно брала верх. И теперь она вновь должна была взять верх. Ему поздно себя переделывать.

█

Запрет не был снят. Его старый друг по службе во флоте Уонском заехал к нему домой. Он посидел, поиграл с Тэсс, потом закурил свою короткую трубку, отхлебнул виски и сказал:

— Беда в том, что стоит им взять тебя на примету, и ты навек останешься под подозрением. Разведка — грязное дело.

Чувствовалось, что его бесхитростная моряцкая душа встревожена (впрочем, встревожены были и другие приятели Руперта). Уонском советовал ему сходить к одному типу из военной разведки в маленькую контору над банком Барклейэ в Хорнчерче.

— Мне удалось выяснить, что именно этот остолоп занимается тобой, — сказал Уонском. — Почему бы тебе не объясниться прямо с ним и не покончить с этим делом?

Руперту ни с кем не хотелось объясняться, однако он понимал, что не может вечно пребывать в таком дурацком положении, особенно теперь, когда Алексей Водопьянов благополучно добрался домой. Поэтому он отправился на автобусе в Хорнчерч, вошел в небольшую комнату над банком Барклейз и застал «остолопа» сидящим на подоконнике и читающим «Таймс». Он был без пиджака — в комнате, несмотря на то что время подходило к рождеству, стояла невыносимая духота. Волосы у этого засекреченного деятеля были каштановые, волнистые, глаза глядели настороженно. Поразительно, до чего настороженно глядели эти глаза!

Руперт представился и сказал:

— Я не знаю вашего имени, впрочем, это, пожалуй, не играет роли…

Но «остолоп» не удержался и нарушил первейшее правило своего ремесла: он не мог скрыть своего удивления.

— Как вы меня разыскали? — воскликнул он. — Как вы могли обо мне узнать?

— Ну, всегда найдется кто-нибудь, сведущий в таких делах, — небрежно ответил Руперт.

— О, господи! К нам ведь входить не положено.

— Возможно. Но раз уж я здесь… Мне сказали, что вы тот человек, которого я должен убедить в своей благонадежности, так дайте же мне возможность вас в ней убедить.

Хозяину комнаты не оставалось ничего другого, как представиться и предложить Руперту стул. Его фамилия была Фэрфакс. Он с любопытством разглядывал своего посетителя и, видимо, уже успокоился, сразу поняв, что такого человека, как Руперт, ему нечего опасаться.

Фэрфакс признал, что для проверки Руперта, а тем более для запрета пользоваться секретными материалами не было никаких оснований, кроме требования американцев проверять всякого, кто хоть как-то был связан с русскими. Представителей американской разведки можно понять.

— По существу, — закончил Фэрфакс, — все теперь зависит от вашего начальника.

— От Уонскома?

— Нет, от Филлипс-Джонса. Разве не он руководит вашим сектором или отделом? Я всегда путаю фамилии и все эти группы, подгруппы… — Он дружески улыбнулся.

— Значит, вопрос обо мне решает Филлипс-Джонс?

— Более или менее. Если у него нет возражений, у нас их тоже нет. Он должен передать наш отчет министру со своим заключением.

— А не мог бы это сделать Уонском? В конце концов, он же занимает более высокий пост, чем Филлипс-Джонс.

— Нет. Сектором заведует Филлипс-Джонс. В вопросах соблюдения военной тайны он отвечает перед министром непосредственно.

█

Руперт был уверен, что все его неприятности кончились, но Филлипс-Джонс выслушал его с удивлением. Как ему удалось обнаружить Фэрфакса? Кто ему о нем сказал? По какому праву, по какому неслыханному праву он решил лично обратиться к сотруднику военной разведки? Руперту все эти вопросы казались праздными. Он там был, это главное. Но Филлипс-Джонс усмотрел в самовольстве своего подчиненного чуть ли не бунт, он считал, что человек, находящийся под подозрением, должен вести себя скромно, тише воды, ниже травы. Каким образом удалось Руперту разыскать сотрудника военной разведки?

— Да не все ли равно? — нетерпеливо спросил Руперт.

— Но это неслыханно! — воскликнул Филлипс-Джонс. — Вы порой преступаете всякие границы! Вы не имели на это права!

У Филлипс-Джонса от возмущения не хватало слов, а Руперт не мог взять в толк, что его так разволновало. Они не понимали друг друга, будто говорили на разных языках. То, что казалось Руперту совершенно естественным — непосредственное обращение к нужному лицу, позволявшее идти прямо, не пользуясь обходными путями, и устранявшее лишнюю волокиту, — Филлипс-Джонсу представлялось поразительной наглостью. И как только мог Руперт осмелиться на подобный шаг? Какая уж тут смелость, думал Руперт, он ведь просто пытался хоть как-то защитить себя от вздорных обвинений.