Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

— Плохо относиться к немцам сегодня глупо — хотя бы с деловой точки зрения. Вот почему вам там надо быть, — сказал Фредди Руперту, который отнекивался, несмотря на уговоры Джо.

Мне хотелось увидеть, что собой представляет дипломатический прием НАТО, а так как я был в ссоре с Пепи — выдерживал характер и с ней не виделся, — я мог свободно располагать собой. Джо и Руперт собирались приехать попозже, поэтому я отправился с Фредди и Пегги; я — в белоснежной крахмальной рубашке и в черном галстуке бабочкой, а Фредди — разукрашенный ленточками всех орденов, какие положено иметь порядочному человеку. Вид у него был бравый и очень внушительный.

В Одли-Мейризон-хауз сияли огни, и, несмотря на дождь, у мраморной лестницы толпилось с полсотни зевак, которых отгоняли полицейские. Зеваки образовали проход для гостей, появлявшихся из машин в роскошных туалетах и сверкающих золотом мундирах, увешанных медалями и средневековыми орденами. Швейцар в ливрее с шиком отворял дверцу лимузина, провожал гостей под большим зонтом до подъезда, а потом захлопывал дверцу, и машина отъезжала.

Наверху перед нами распахнулись двери из орехового дерева, мы вошли, и нашим глазам открылось ослепительное зрелище: мы очутились в огромном золотом, залитом огнями зале с мраморным полом. Лакеи в шелковых чулках величественно провели нас в гардероб со множеством зеркал. Мы сдали пальто и встали в блистающую вереницу изысканнейших дам и изысканнейших господ, увешанных орденами и лентами и представлявших здесь воинства всех западных стран: Англии, Франции, Греции, Турции, Америки, Дании, даже герцогства Лихтенштейн и еще невесть каких других держав. Они явились сюда как на парад, эти верные слуги своих королев, королей и республик, представители сухопутных и воздушных вооруженных сил, флотов, посольств, концернов, церквей и НАТО. Наши имена были объявлены хозяевам приема, а их было пятеро, и рядом с ними стояли их жены, и когда я увидел лица этих солдафонов и подкрашенные глаза их жен, я внутренне содрогнулся и сказал себе: «Нет, друг, это не для тебя!»

Сахарно-белая, словно глазурью облитая приемная напоминала мне раззолоченный, как бомбоньерка, бальный зал какого-нибудь венского дворца, а все эти парадные мундиры, шелка, драгоценные ожерелья, бриллиантовые диадемы — пестрые обертки находящихся в бомбоньерке конфет.

— Ах, как я все это люблю! — воскликнула Пегги. — Красиво, да?

— Прямо дух захватывает, — съязвил Фредди, думая о чем-то своем.

У меня тоже захватило дух от всего этого зрелища, и я скоро потерял Пегги и Фредди из виду: их увел какой-то военный, похожий на рыцаря в сверкающих доспехах. Подойдя к одному из буфетов с закусками, я положил себе на тарелку лососины и кусок утки, лежавших на серебряных блюдах, а потом выпил бокал шампанского. Тут я заметил, как вошли Руперт и Джо, вид у них был какой-то встревоженный. Мне показалось, что они ссорятся. Джо выглядела такой красавицей в своем белом атласном платье, что я чуть не ахнул. Черные волосы, яркий цвет лица, свежая, как утренняя роса, прозрачная кожа и настороженный взгляд колдовских глаз — все это придавало ей какую-то экзотическую прелесть.

Руперт жестом подозвал меня и сказал, что он только что видел, как полисмены волокли Пепи к полицейской машине. Надо бы мне попробовать ее вызволить.

— Почему? Что она сделала?

— Да тут у подъезда они пытались устроить демонстрацию. А вы не знали?

— Понятия не имел. Она мне про это ни слова не сказала, когда мы в последний раз виделись.

Случилось то, что я должен был предвидеть, если бы мной руководила не обида, а здравый смысл. Когда Руперт и Джо, выйдя из такси, стали подниматься по ступенькам, они услышали за своей спиной крики и улюлюканье. Они остановились и обернулись. Из толпы зевак вдруг выделилась плотная кучка демонстрантов. С криком: «Долой немецких фашистов!», «Фашистские генералы, вон!» — молодые люди выхватили из-под пальто спрятанные плакаты. Одно полотнище обличало фашистское прошлое кого-то из немецких гостей; на другом был изображен генерал Шпейдель рядом с Гитлером. Все это произошло в считанные секунды. Полиция накинулась на демонстрантов. Замелькали дубинки, какая-то женщина упала, мужчина прорвался сквозь полицейский заслон, его повалили чуть ли не под ноги выходивших из машины немцев, а он кричал; «Убирайтесь домой! Вон отсюда, убийцы!»

В руках у него была громадная желтая звезда из бумаги; полицейский смял ее, швырнул в окно подвала Одли-Мейризон-хауз и ринулся на демонстранта. Тот упал, и полицейский придавил его к земле коленями.