Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

— Ну, я на стороне Фредди, — решительно заключила Джо.

Руперт только с изумлением посмотрел на нее; за завтраком они продолжали пререкаться, а потом Руперт по телефону вызвал такси, потому что у ворот уже караулили газетчики. Когда он выходил, его засыпали вопросами и стали фотографировать. В Сент-Мэри-Экс собралось еще больше репортеров, и он с трудом пробился в контору сквозь их шумную толпу. Ему кричали: «Торгаши!», «Продали английскую фирму иностранцам!», «Предали английское судоходство! Отдали на откуп Америке и Германии!», «На сколько вы лично увеличили свое состояние?», «Это что, генеральная репетиция Общего рынка?»

— А как теперь будет с вашей сделкой на русскую нефть? — крикнул кто-то уже ему в спину.

— А верно, как теперь с этим будет? — пробормотал он, обращаясь ко мне.

Я не понял, о чем идет речь, пока Руперт не показал мне телеграмму.

— Боже мой, Руперт! — воскликнул я. — Да ведь, если он объединится с этими типами, от Ройсов останется мокрое место!

Руперт взглянул на пачку телеграмм и записок, которую миссис Ингрэме положила на стол — их набралось уже штук пятьдесят, — от лиц и учреждений, о которых мы раньше даже не слыхали, а две из них были от министров. Телефон за дверью звонил, не смолкая.

— Что мне им отвечать? — спросила его с отчаянием миссис Ингрэме, когда Руперт ей объяснил, что ни для кого, кроме родных, его нет.

— Пусть звонят мистеру Фредди.

— Но большинство из них уже пыталось до него дозвониться, он не желает ни с кем разговаривать, вот они и обращаются к вам.

— Отсылайте их к Гордону, он заведует отделом рекламы и внешних сношений. Теперь настал его час.

Мы сидели молча, Руперт задумчиво на меня поглядывал.

— Ну вот, Джек, последняя надежда, которая еще оставалась у нас после свидания с Бендиго, рухнула. Можно собирать манатки и уходить.

Мне нечем было его утешить. А высказывать свою точку зрения не хотелось. Что ж, после ночного угара наступило холодное, трезвое утро. Интересно, понимает ли Руперт, что Фредди с самого начала пользовался нами как ширмой для своих махинаций? Мне казалось, что Руперт еще боится себе в этом признаться.

Выложил все это нам сам Фредди, сделав вид, что его мучают угрызения совести.

Он явился около полудня. Закрыв за собой стеклянную дверь, как бы отгородившись ею от внешнего мира, он сел и задрал ноги на подоконник. На его обычно розовом лице лежал серый налет, вид у него был нездоровый, утомленный.

— Ну? — спросил он Руперта. — Что вы на это скажете?

— У вас этот фокус не пройдет, — ответил Руперт.

Фредди явно хотелось передохнуть, глаза у него были воспалены от бессонницы.

— Говорят, что безумие от вдохновения отделяет тонкая, едва приметная черта, — сказал он. — Значит, если я хочу доказать, что действовал по вдохновению, мне надо сохранять рассудок.

— Никто в семье не поверит, что вы действовали только по наитию, — заметил Руперт.

— Я нашу семью знаю лучше, чем вы, — презрительно огрызнулся Фредди. — Все согласятся. Я взвесил свои шансы на успех, и только Рандольф, Кэти и, пожалуй, вы окажете серьезное противодействие. Но я надеюсь вас убедить, что шаг этот неизбежен и даже выгоден.

— Неизбежен, признаю, — согласился Руперт, — но меня это не убеждает. Зачем отдавать свой капитал «Юнайтед Стейтс ойл» и «Фарбверке»? Зачем это вам, Фредди?

— Затем, что возможности такого концерна фактически беспредельны.

— Не спорю, — ответил Руперт, — но не вы будете им управлять.

Фредди сказал, что сейчас у него только одно желание — выпить; он вызвал миссис Ингрэме, попросил принести из зала совещаний бутылку водки, вермута и льда и никого сюда не пускать.

— А что еще вас беспокоит в этом деле?

— «Фарбверке», — ответил Руперт.

— Почему? Чем «Фарбверке» хуже Ройсов?

— Бросьте, Фредди! — возмутился Руперт. — Что такое «Фарбверке» и чем она занимается, мир узнал еще пятьдесят лет назад: у ее продукции давно печальная слава, а клеймо Нюрнбергского процесса так и не смыто с имени старого Хинкеля: это он производил газ для лагерей уничтожения и пользовался рабским трудом у себя на заводах.

— Не судите, да не судимы будете, — резко произнес Фредди. — Все мы одним миром мазаны. Вы видели наши доки в Шанхае и Кантоне до войны?

— Только мальчишкой.

— Тогда вы должны знать, что весь город Шанхай, например, был чем-то вроде концлагеря или гетто фирмы Ройсов и ей подобных. Весь международный сеттльмент существовал на рабском труде — мужчин, женщин, детей. Вас возмущает, что немцы зверски истребляли европейцев, а не черных или китайцев, вот и все, — жестко закончил Фредди.