Сергей Минутин - Странник и Шалопай

«Забаламутили» перестройку.

С началом перестроечных процессов в нижегородском обществе, как и в экономике города, начались необратимые изменения только на предприятиях ВПК, что не скажешь о всей России. Нижегородцы понимали, что внедрение в Западную демократию не что иное, как сведение хозяйства государства до состояния паразитарной, ресурсной экономики с жесточайшим образом закрепленной системой зависимости. Но в этой зависимости ярмарочный Нижний выигрывает во всём.

Сначала все будто бы приватизируется. Потом на содержание приватизированного хозяйства берутся иностранные кредиты, затем за долги по ним продается все еще раз вместе с землей, и вот она — демократия. Фактически, «дирижер» хочет, чтобы российское общество, став демократическим, оторвалось от государства, но общество и государство в России одной жизнью никогда и не жили. А нижегородцы так уже жили, и не десятки, а сотни лет. Они прекрасно знали и знают, что угадать, кто будет управлять Россией, невозможно и надо предусмотреть все возможные варианты, то есть одновременно сдаться и «белым» и «чёрным», и «красным», и «коричневым», и «голубым», и «зелёным». Если сегодня уже все перессорились между собой, но еще двое не объединились и «не набили морду» третьему, то завтра это возможно, и главное, не попасть в «плохую» кампанию и не стать этим третьим. Лучше продаться всем. Почему — то опыт продаж запоминается лучше и канонизируется быстрее. Здесь пример великий князей очевиден.

Поэтому нижегородцы в силу исторических традиций, сложившихся за столетия, опять откупились от центральной власти. Они безоговорочно согласились сдать Нижегородскую губернию под эксперименты «молодых реформаторов», но сохранили у власти всю торговую «партхозноменклатуру»: кадетов, эссеров, коммунистов и им подобных.

Все новшества: «Нижегородский пролог», «Зерно», создание дополнительных административных аппаратов по типу «департамента поддержки малого и среднего предпринимательства» и т. д. — были раздуты информационно, но загублены на деле, а как иначе, если угодить надо всем. Это в России «красные» придут — грабят, «белые» придут — грабят, а в Нижнем по — прежнему все «сирые и убогие», готовые на «любые жертвы» для любой власти и всей душой.

Приспосабливаясь к новым условиям, нижегородцы показывают путь развития для всей России: путь откупа от власти и механизма сбора «откупных», так как отчет в России по каждой истраченной бюджетной копейке не выгоден не только обществу, он не выгоден и государству. Но формирование системы откупа идет стихийно, а наш юродивый, непонятый в Москве, вез свою программу в Нижний Новгород, он чувствовал, что там это надо, но еще не знал кому. Он вез для предложения документ, в котором показывал, как сделать традиционную откупную систему национальной идеей и соединить в одно целое государство и общество, власть и народ.

Юродивый подъезжал к Нижнему Новгороду, он вместе с людским потоком безбилетников перемещался из одного вагона в другой, слушал ругань контролеров, возмущенно кричавших: «Это наша зарплата», а безбилетники кричали: «А наша–то где?», и думал, думал.

Право платить зарплату, право получать зарплату. Государственная Дума, Законодательные собрания, губернаторы и мэры, Правительство и те, кто с ними заодно — сытые люди, создавшие из себя высший и средний мещанский класс.

Наш герой устал, он чувствовал будущее кожей, он чувствовал, что средний класс опять создан на государственном бюджете, в котором если народу и есть место, то только как налогооблагаемой базе.

Два вечных измерения — одно для государства, другое — для общества. Сегодня власть возит кости Николая II из Екатеринбурга в Москву и обратно, выясняя, могут ли кости быть объединяющим Россию знаменем, но потом, поняв, что не могут, все равно прибьётся под это знамя с его 300-летней историей, «все не с ноля», но ведь это не 1000-летняя традиционная Россия.

Два вечных измерения. А он знал начало, он знал далекое прошлое, он додумался в конце концов до того, что все, что перенимается с Запада, на российскую почву не ложится, не потому, что это плохо, а потому, что нет правовой технологии заимствования, все, «слизанное» у них, не становится достоянием ни народа, ни власти, ни России.

В холодном тамбуре, под шум вагонных колес он рассуждал вслух о праве (как раз в русском стиле — рассуждения о праве жить либо в тюрьме, либо в Сибири). Он думал: «Право — элемент культуры человечества. Оно появляется тогда, когда общество достигает определенного уровня развития. Вместе с тем, право — есть порождение классового общества, классовой борьбы, раскола общества на антагонистические классы. Оно закрепляет сложившееся социальное неравенство.