Галина Докса - Мизери

Света преподает английский язык в гимназии. У нее неполная загрузка. Света получает очень маленькую зарплату. Педагогический стаж ее менее двух лет. В гимназии Свету только терпят. Она плохой учитель. Ее терпят из–за текучки. Молодые «англичанки» не удерживаются здесь дольше года. Они или становятся переводчицами в «совместных» фирмах, а там, глядишь, выходят замуж за англоязычных иностранцев, или сразу выходят замуж, особенно если «пробьют» себе и своему классу путешествие в дальние страны, где, как армию элегантных, очаровательных Мэри Поппинс, встречают их белыми флагами холостяки аборигены, поленившиеся принять участие в совместно–фирменной кампании по завоеванию русского рынка.

Обо всем этом думает Света, улыбаясь, удаляясь от здания гимназии по направлению к…

В том районе, где учительствует Света, какое ни выберет она направление для прогулки, ломкие улочки все равно выводят ее к мосту, поэтому, имея в запасе время, она ступает на мост, и переходит его, и помнит, переходя, что протянут он точно по меридиану, то есть по ниточке, связующей Северный и Южный полюса; таким образом, выходит, что, когда Света идет в гимназию, путь ее направлен строго на север, а когда удаляется (как сейчас), северный ветер подгоняет ее ударами в спину, и Света ощущает в себе такую легкость, что впору ей спружинить на мосту, оттолкнуться и вспорхнуть, как птичке с провода, с качающегося этого меридиана. Только и есть в ней тяжести, что ее отрывистые, но чем–то сурово–колючим увязанные друг с другом, цепью тянущиеся за ней, шуршащие, стучащие мысли. Света думает. Она думает каждую свободную минуту. Свободных минут невероятно много, и они все удлиняются, эти минуты; Света, перейдя мост, в минуту окидывает прощальным взглядом сегодняшнее утро, быстро промахивает Марсово поле, делает несколько шагов по Садовой и попадает в заснеженный круглый парк, в котором сторожем служит покосившийся, оледеневший, среднего роста снеговик, — Света помнит, как в декабре лепили его двое мальчишек–дошколят под руководством молодого отца, а ирландский сеттер цвета раскаленного угля носился, мешая детям, по белому лугу и лаял, лаял… Смеялся…

Мороз и туман владеют парком. Все колеблется ледяным звоном. Сделать глубокий вдох труднее, чем короткий шаг. Вчерашняя плавная оттепель изрублена ночным морозом в куски, теперь дымящиеся на земле, закостеневшие в точных, строгих формах, как будто бы вечных, нетленных. Вялый снег на ветвях деревьев схвачен льдом. Парковая дорожка приглашает исполнить зимний полонез. Одинокие встречные, поравнявшись со Светой, расшаркиваются перед ней, кланяются и заканчивают па за ее спиной, настигая друг друга. Они торопятся. «Художники, — думает Света. — Идут в художественное училище. Или инженеры. В Инженерный замок. Приятно оказаться вдруг в столь изысканном…»

Она поскальзывается, падает, охает…

Белый великолепный куст раскрывает ей хрупкие объятия. Кораллы хрустят и сыплются градом. Пожилой инженер помогает смеющейся Свете подняться. Она благодарит и, дойдя до почти невидимой под кисеей инея скамьи, останавливает танцующих коротким хлопком ладони о ладонь: отдых!

Парк безлюден. Света отдыхает, прислонившись к скамейке; вглядывается в ледяной лабиринт ветвей; щурится, прилаживая фрагмент к фрагменту, излом к излому; зябнет, думает…

Чем дольше любуется Света бесконечным узором льдистого кружева, сквозь вязку которого изглубока темнеют прерывистые жилки, тем медленнее течет время вокруг нее, запутываясь в плетении алмазных ветвей, пойманное в сеть их, как мысль, что бьется, словно рыбка, золотая рыбка нежданной радости, Светина свобода выбора, Светина удача. «Ну, наконец–то, — понимает Света. — Наконец–то — не о себе. Как это там, у него ? « Истина — добро — красота» ! В красоте — непременно идея. И непременно в совершенном воплощении. Есть красота — ищи идею. Есть идея, но нет красоты — пеняй на недовоплощение. Так словишь истину. Добро лучше оставить пока в стороне. Оно мешает. Оно предположительно укрылось в Инженерном замке или художественном училище. Оно работает и учится. Ох уж этот мне двадцатый век! Ни на чем не дает сосредоточиться. Впрочем, грех жаловаться. Век как век, не хуже прежних. В том числе и как идея. Все дело тут в хрупкости этой красоты. В редкостности ее. Завтрашняя оттепель по ниточке распустит волшебный ковер, ветки отряхнут капель и задрожат, согреваясь. Парку выпала короткая минута задумчивости. Он, может быть, сознает себя сейчас не просто старым парком изумительной планировки, а чем–то во сто крат большим. И он не обманывается. Я свидетель. Точнее, я сама — его мысль. Случайная прохожая, завернувшая сюда от избытка… От некоего избытка. Да так ли — только идея и ее воплощение? Должен же быть избыток? Как недодумано там у него и как схематично…»